Эбнер как раз рассуждал об этих таинственных событиях, как вдруг в дверном проеме заметил цепочку из семи гавай цев, возвращающихся с гор и несущих с собой ветки маиле и большие букеты цветущего имбиря. Оставив перевод Библии, Эбнер поспешил к дороге и потребовал объяснений.
Мы ничего не знаем, - ответили островитяне.
Кто посылал вас в горы? - настойчиво продолжал Ма ку а Хейл.
Мы не знаем.
Куда вы несете эти цветы?
Мы ничего не знаем.
Все вы знаете! - раздраженно воскликнул Эбнер. - Да же смешно утверждать, будто вы понятия не имеете, куда сей час направляетесь! - И он похромал вслед за ними до самого порта, где гавайцы неожиданно разбрелись в разные стороны и отправились каждый по своим делам.
Взбешенный священник некоторое время молча стоял на жаре, пытаясь собрать воедино все улики, чтобы прийти к какому-нибудь логическому выводу. Затем, засунув руки в карманы пиджака, он отправился в магазин "Дж. и У.". Там, едва завидев Уиппла, он бесцеремонно начал:
Джон, что происходит в Лахайне?
А что ты имеешь в виду?
Я только что встретил семерых гавайцев. Они несли с гор цветы маиле и имбиря. Зачем это им понадобилось?
Почему ты не спросил у них самих? - удивился Джон.
Я спрашивал, но они не хотят отвечать.
Наверное, это нужно для какой-нибудь церемонии, - высказал свое предположение доктор Уиппл.
Эбнер презирал это слово и одновременно боялся его. В его воображении сразу возникали всевозможные языческие ритуалы и сексуальные оргии, поэтому он осторожно поинтересовался:
-Ты хочешь сказать, что они готовят какую-то языче скую церемонию?
И тут Уиппл что-то припомнил:
Только теперь, когда ты заговорил об этом, я тоже могу рассказать тебе кое-что интересное. Два дня назад кто-то из капитанов китобойных судов попросил меня продать ему большое количество тапы. Обычно я могу достать сотню яр дов, лишь щелкнув для этого пальцами. На этот раз мне при шлось обойти с дюжину домов, и хотя там продолжали делать тапу, у них не нашлось и кусочка на продажу.
Что же они делают с таким количеством тапы? - надав ливал Эбнер.
Все отвечали одно и то же: "Это для Келоло".
Услышав это, Эбнер рассказал доктору и об остальных своих наблюдениях. Вдвоем они попытались тщательно сопоставить все факты и сложить их в единую картину, но у них снова ничего не получилось.
Джон, что происходит у нас под носом? - чуть не пла кал Эбнер.
Понятия не имею, - искренне признался доктор. - Ска жи мне, Келоло и его дети давно были в церкви последний раз?
Все как всегда. Они ходят в церковь и продолжают оста ваться такими же набожными, как и прежде.
Я бы на твоем месте внимательнее присмотрелся к Кело ло, - засмеялся Уиппл. - Это же старая коварная акула!
И весь остаток дня Эбнер провел в раздумьях. Теперь он был уверен в том, что на острове готовится какое-то серьезное событие, которое, однако, тщательно скрывается от него. Но отчаяние, овладевшее священником, было ничем по сравнению с тем состоянием, которое он испытал тем же вечером, когда откуда-то из долины до его ушей донесся приглушенный звук языческой барабанной дроби. Эбнер напряг слух, но тут все стихло. Затем барабаны застучали вновь, и Эбнер в ужасе выкрикнул:
-Так это же хула!
Даже не предупредив Иерушу о том, куда и зачем он уходит, Эбнер отправился на поиски злосчастного места, откуда неслись звуки давно запрещенной хулы. Миссионер пытался по эху определить, где же скрываются эти невидимые барабаны, и долго бродил от одного дома к другому, пока, наконец, не определил точно ту саму хижину, откуда и доносилась проклятая барабанная дробь. Торопливо продвигаясь по извилистой тропинке, Эбнер был полон решимости немедленно схватить похотливых любителей пирушек и веселья, чтобы сразу же и наказать их, как вдруг из-за высокого дерева вышел гаваец и, между прочим, встал на пути у миссионера, небрежно осведомившись:
Куда вы так спешите Макуа Хейл?
В том доме, как мне кажется, играют запрещенную ху лу! - зловеще прошипел Эбнер. Но, наверное, этот островитя нин выполнял роль часового, потому что как только Эбнер во рвался в дом, он обнаружил внутри него только нескольких женщин, распевающих гимны. Барабанов нигде не было видно.
Куда вы их попрятали? - взревел Эбнер.
Кого попрятали, Макуа Хейл?
Барабаны.
У нас нет никаких барабанов, - с обезоруживающей простотой объяснили собравшиеся. - Мы пели гимны, гото вясь к воскресной службе.
Но когда он в следующий раз незаметно подкрался к тому же дому, то снова услышал бой барабанов. Тогда он поделился с Иерушей своими опасениями:
-В этом городе происходит что-то странное. И меня сводит с ума, что я никак не могу определить, что же это такое! - Он даже не стал ужинать, а когда в небе появилась луна, сурово произнес: - Я не буду спать, пока не выясню, что за зло гото вится за моей спиной.
Несмотря на протесты Иеруши, он вырядился в белую рубашку, свой лучший галстук, фрак и касторовую шляпу. Затем, вооружившись на всякий случай массивной тростью, он вышел в теплую тропическую ночь и для начала несколько минут просто постоял молча под звездами и шелестящими пальмами, отчаянно пытаясь догадаться, что же происходит в его приходе. Однако на этот раз никаких подозрительных звуков он не уловил.
Поначалу миссионер даже подумал о том, уж не вздумал ли Мэрфи возобновить хулу в своей винной лавке, но когда он тихо подкрался к питейному заведению, то выяснил, что там царил полный порядок. Затем Эбнер направился к пирсу, подозревая в сговоре капитанов китобойных судов и Келоло, которые вместе могли устроить какой-нибудь развратный праздник. Но на кораблях, залитых призрачным лунным светом, царила тишина.
Затем, пока он так и стоял у дальнего конца пирса и наблюдал за кораблями, священник внезапно заметил краем глаза мерцающий огонек к югу от берега. Поначалу он не стал обращать на него внимания, подумав лишь: "Какой-нибудь ночной рыбак вышел на ловлю с факелом". Однако огонек не перемещался, как если бы находился в лодке, и встревоженный Эбнер пробормотал:
-Да это не один факел! Там их несколько.
Тут Эбнеру сарзу же припомнился новый травяной дом на территории, принадлежавшей когда-то Маламе, собравшиеся там кахуны, и, подобно рыбе, привлеченной светом факела, он захромал от пирса к краю кораллового рифа, мимо форта,
больших домов алии, направляясь к дворцу. Когда он бесшумно шагал по песку, свет факелов становился все ярче, и тогда Эбнер догадался, что здесь идет какая-то торжественная церемония, на которую его не пригласили. Поэтому он проявил крайнюю осторожность, перемещаясь от ствола одной кокосовой пальмы к другой, пока, наконец, не достиг такого места, откуда мог скрытно следить за всем тем, что происходило на территории дворца. Первое, что открылось его взгляду - огромное скопление охранников у ворот, выходящих на главную дорогу. "Этих стражей выставили специально, чтобы они не пропустили сюда меня, - с удовлетворением подумал Эбнер, но тут же опять заволновался: - Так какое же зло задумал мой народ?"
Долго священнику ждать не пришлось, так как от группы людей, сидевших в кружок и поедавших жареную свинину, отделился один - им оказался Келоло и выступил вперед, одетый в великолепные наряды желтого цвета. За ним последовали шестеро кахун в накидках из перьев. Внезапно Келоло подал какой-то знак рукой, и со стороны пляжа послышался звук барабанного боя. Его подхватил еще один барабан, и вскоре воздух заполнила частая дробь, поддерживающая определенный ритм, похожий на учащенное сердцебиение. Так же внезапно из толпы собравшихся вышли шесть женщин, тех самых, которых Эбнер видел накануне распевающими церковные гимны. Тела их были обнажены до пояса, волосы украшали ярко-красные цветы, на плечи красавицы набросили ожерелья из блестящих черных орехов, а на ноги надели браслеты из акульих зубов, которые сразу же защелкали, как только началась древняя, но не забытая хула.
Эбнер, часто ругавший этот танец и выступавший за его за прещение, сам никогда не видел, как он исполняется. И теперь, когда раскачивающиеся юбки из листьев дерева ти начали пере мещаться в полутенях двора, Эбнер впервые обратил внимание на то, какой торжественностью и грацией отличался этот танец. Женщины казались ему бесплотными духами, трепещущими в ритме с ночным ветерком: сначала в движение приходила голо ва и плечи, затем словно бы волна пробегала по полным рукам и плавно заканчивалась у бедер. Это единое движение напомина ло какую-то симфонию гармонии и красоты. Эбнер в растерян ности забормотал: "А я-то всегда думал, что обнаженные муж чины и женщины..." Но его мимолетное впечатление отступило