Через тысячу лет после того, как переселенцы с Бора-Бора завершили свое долгое путешествие на север, худощавый юноша с болезненным цветом лица и сальными светлыми волосами покинул свою родную обедневшую ферму близ деревни Мальборо в восточной части штата Массачусетс и был зачислен на первый курс Йельского колледжа в штате Коннектикут. Это событие казалось несколько странным и даже таинственным по двум причинам. Во-первых, лишь бросив взгляд на эту ферму, трудно было предположить, что её владельцы могли позволить себе отправить одного из десяти своих отпрысков учиться в колледж. И во-вторых, даже если это и случилось, то у родителей должны быть на то веские личные причины, поскольку всего в двадцати пяти милях от фермы находился Гарвард, а до Йеля следовало проделать путь более чем в сотню миль на юг.
Однако Гидеон Хейл, сухопарый мужчина, которому исполнилось сорок два года, но на вид можно было бы дать все шестьдесят, легко бы объяснил свой поступок:
– Наш священник как-то посетил Гарвард. Впоследствии он убеждал нас в том, что это место стало прибежищем для сторонников деистов и даже атеистов. Ни один из моих сыновей не вступит в этот зараженный ересью притон.
Вот поэтому-то семнадцатилетний Эбнер и отправился в Йель, который по-прежнему оставался приютом для всех честных и искренних приверженцев заповедей Джона Кальвина, как и велит конгрегационизм Новой Англии.
Что же касается денег на образование, у Гидеона Хейла и тут нашелся ответ:
– Мы ведем такую жизнь, какую подобает истинным христианам, и слушаем слово Кальвина, как его проповедует нам Теодор Беза в Женеве и Джонатан Эдвардз в Бостоне. Нам не нужно разукрашивать свои амбары, чтобы продемонстрировать богатство. Мы не станем излишне баловать своих дочерей, чтобы поощрять похотливость. Мы умеем экономить деньги, чтобы потратить их на совершенствование своего ума и спасение души. Когда мой сын Эбнер выйдет из Йеля священником, он будет прославлять Господа и, проповедуя эти принципы, подавать пример своей праведностью. Как же он смог попасть с этой фермы на факультет богословия? Да потому что у него бережливая семья, которая избегает излишеств.
На последнем году обучения в Йеле изможденный Эбнер Хейл, которому родители не присылали достаточных средств к существованию, обрел духовное просветление, изменившее всю его жизнь. Это событие подвигнуло его на неординарные поступки и побудило обратить внимание на непреходящие ценности.
Произошедшее с юношей нельзя было назвать, как это повелось в начале девятнадцатого века, "обращением в веру", поскольку этот этап он миновал ещё в одиннадцать лет. В одну зимнюю темную ночь Эбнер возвращался с дальнего поля на ферму. Под ногами потрескивало жнивье, а изо рта мальчика вырывался пар. Неожиданно он явственно услышал чей-то голос: "Эбнер Хейл, ты спасен?" Он знал, что нет, и ответил отрицательно, однако голос продолжал вопрошать все о том же. Внезапно яркий свет озарил луг, и мальчик, содрогаясь всем телом, прирос к месту. В таком положении его и застал встревоженный отец. Эбнер бросился к нему и разрыдался, умоляюще произнеся: "Отец, что мне сделать, чтобы заслужить спасение?" В Мальборо подобное обращение в веру посчитали за небольшое чудо. С этого момента его набожный отец превратился в скупца, экономил каждый грош, чтобы впоследствии отправить отмеченного Богом ребенка учиться богословию.
То, что испытал в Йеле аскетичного вида юноша, можно смело назвать духовным просветлением. Помог свершиться этому совершенно посторонний человек. Группа его однокурсников-мирян, включая соседа по комнате молодого студента медицинского факультета Джона Уиппла, не чуравшегося выпивки и курения, влетела к Эбнеру в тот момент, когда он трудился над эссе под названием: "Как на практике осуществляется наложение епитимьи Теодором Безой в городе Женеве".
– Пошли с нами слушать Кеоки Канакоа! – наперебой выкрикивали возбужденные молодые люди.
– Я занят. Я работаю, – объяснил товарищам Эбнер и за крыл за ними дверь плотнее, чтобы не поддаваться соблазну.
Молодой человек дошел в своем эссе как раз до того места, когда Беза начал вводить учение Кальвина в жизнь простых горожан. Юный студент факультета богословия так расстарался в описании, что даже сам восхитился, перечитывая текст, в который вложил столько страсти. Он писал: "Перед Безой постоянно вставал вопрос, который должен мучить всех тех, кто наделен какой-либо властью: "Управляю ли я ради благосостояния людей или ради славы Господа нашего?" Для Безы было несложно ответить на этот вопрос, и хотя в результате в Женеве время от времени неизбежно случались грубые, а порой и жестокие деяния, осужденные мировой общественностью, то же самое происходило и во всем земном царстве Божьем. Но теперь впервые на планете целый город стал жить в соответствии с заповедями Господа нашего".