Это заявление Эбнера показалось Торну настолько сокрушительным и так соответствовало учению Христа, что даже сам священник, только что посчитавший студента человеком убогим и непригодным для миссионерской деятельности – что было, конечно, справедливым решением – внезапно осознал, что у юноши имеются все же незаурядные способности.
– Кое-кто из администрации колледжа, – начал священник, умышленно избегая произносить вслух имя президента Дэя, – сообщил мне о том, что вы полны самомнения относительно своего благочестия и священных обязанностей.
– Это верно, – ни на секунду не задумавшись, признался Эбнер. – Я понимаю, что с этим мне следует бороться, но дело в том, что никто из моих братьев и сестер не является набожным настолько, как это следовало бы. Большинство молодых людей, которые учатся здесь, в Йеле, также не слишком благочестивы. Сравнивая себя с ними, я и стал несколько тщеславен. Я сказал себе: "Господь выбрал меня, а не других". Мне стыдно признаться в том, что этот мой недостаток заметен моим учителям и наставникам. Но я полагаю, сэр, что если вы спросите их обо мне ещё раз, они признаются в том, что говорили обо мне таком, каким они привыкли видеть меня в прошлом. Я снова и снова повторял себе: "Тот, кто затаил гордыню в сердце своем, неприятен Господу". А ведь имен но это и произошло со мной, и я осознал все случившееся.
На преподобного Торна произвело сильно впечатление признание юноши. Очевидно, в нем произошли большие пере мены, если уж он помнил о том вечере августа года. Одно упоминание о проповеди пробудило приятные воспоминания у священника. Он снова представил себе ту церковь и собравшихся в ней людей. Ведь вскоре после этого он с грустью сообщил своим друзьям в Бостон: "Вечер я провел в Мальборо, где обратился к прихожанам со своей проповедью. Меня сильно расстроило самодовольство и равнодушие этих сытых и обеспеченных фермеров. Я мог с таким же успехом проповедовать перед коровами и овцами, поскольку ни один из селян так и не понял, зачем нужны миссионеры, и в чем заключается их задача".
Но вот теперь выясняется, что среди этих равнодушных фермеров все же находился один юноша с болезненным цветом лица, которого настолько сразила речь Торна, что теперь он захотел предстать перед комиссией, чтобы просить направить себя в качестве миссионера в дальнюю страну. Это совпадение было чересчур значительным, как показалось преподобному Торну. И неожиданно он увидел в Эбнере не только тщедушного парнишку с сальными волосами, который, однако, думает о себе чуть ли не как о самом Боге. Торн понял, что Хейла послал ему сам Господь для решения одной очень деликатной проблемы, уже долгое время стоявшей в семье священника. Поэтому глава комиссии, качнувшись вперед, задал Эбнеру следующий вопрос:
– Мистер Хейл, а вы женаты?
– О нет, сэр! – ответил юноша с таким выражением лица, словно речь шла о чем-то весьма неприятном. – Я никогда не искал дружбы с…
– А вы понимаете, что Совет не может послать за границу неженатого миссионера?
– Я не знал об этом, сэр. Но я уже говорил вам о том, что сам выучился и готовить пищу и чинить одежду.
Однако преподобный Торн и не думал отступать:
– Возможно, вы знакомы с какой-нибудь преданной христианкой, которая также испытала обращение в веру, и которая при этом смогла бы…
– Нет, сэр, у меня нет знакомых девушек.
Преподобный Торн, почти незаметно для остальных, вздохнул с облегчением. Казалось, у него не осталось для юноши вопросов, но когда один из представителей Совета предложил Эбнеру подождать неделю для получения окончательного ответа, глава комиссии неожиданно заговорил снова:
– Понимаете, мистер Хейл, ваш случай особый, и нам может потребоваться более длительный срок, чем неделя, чтобы принять верное решение относительно вас. Прошу вас, запаситесь терпением.
Молодой человек вернулся в свою комнату озадаченным. Он удивлялся тому, какие странные вопросы задавал ему глава ко миссии. Особенно непонятным это стало Эбнеру после того, как счастливый Джон рассказал соседу о том, как легко прошло собеседование у него.
– Они спросили меня, насколько сильна моя вера, – как бы между прочим заметил Уиппл, – а потом велели жениться в течение недели, пока будет идти письмо о моем назначении.
– И на ком же ты собрался жениться?
– Разумеется, на своей кузине.
– Но ты же ни разу даже не беседовал с ней.
– Успею. А ты кого себе выбрал?
– Ну, со мной комиссия разговаривала совсем по-другому, – вздохнул Эбнер. – Я даже не понял, что они решили по моему поводу.
В этот момент в дверь постучали, и когда Джон открыл её, на пороге возникла высокая фигура преподобного Торна. Он, по всей видимости, волновался, поскольку сначала несколько раз сглотнул, а затем, наконец, выговорил: