Беспечное детство, бесшабашная юность уплыли далеко-далеко. За широко распахнутой дверью во взрослую жизнь в разрушенной, нищей стране маячили пустота, безнадежность, унизительная бедность.
Словно поплыв по течению, Ветка решила не противиться судьбе. «Замуж берут — уже хорошо в такие времена», — наставляла мать. «Ну где ты найдешь лучше? Все они на одну колодку, а этот тебя любит. Будешь за ним как за каменной стеной», — твердила она, стоило Ветке заикнуться о недостатках жениха. Дочь безрадостно соглашалась, вспомнив свое московское увлечение «идеальным» мужчиной.
Свадьбу устроили скромную. Да и кого сейчас удивишь белым платьем и пупсами на машине. Зато стол был богатый!
Мужчины напились вусмерть. Знакомые девчонки завидовали: «Повезло! Замуж вышла! За бизнесмена! Счастливая!»
А Ветка, укладывая на диван пьяного законного супруга, думала, с ужасом закрывая глаза: «Что я наделала!»
С этих невеселых мыслей и глухого предчувствия беды и началась ее семейная жизнь.
Толик перебрался к ним в хрущевскую двухкомнатную квартиру-«распашонку». Родители, уступив маленькую изолированную комнату молодым, обосновались в большой — проходной. Начались ежедневные перепалки: приходилось отстаивать право смотреть телевизор в то время, когда «старики» укладывались спать, ванная и кухня превратились в очаг словесного «мирового пожара».
Вета делала вид, что это ее не касается. Она старалась не вмешиваться в мелкие бытовые ссоры, где никто не хотел уступать.
— Дома у себя командуй! — злилась мать.
— Холодильник пустой! Где мои котлеты? — вопил пришедший с работы отец, обнаруживший, что нехитрые съестные припасы куда-то испарились.
— Ну сколько можно слоняться по квартире? — в полночь стонали измученные родители.
— Сколько хочу — столько и хожу! — куражился подвыпивший Толик.
— Да замолчите вы когда-нибудь все? — не выдержав, кричала Светлана из маленькой комнаты.
Семейная жизнь довольно скоро превратилась в перманентный ад.
Через три месяца перебрались к матери Толика, в небольшой частный дом на окраине Рязани. Там оказалось еще хуже.
Тяжелый быт без удобств (туалет на улице, холодная вода, баня — раз в неделю) доконал хрупкую Ветку. Она не вылезала из простуд, изнемогала от бесконечной домашней работы, а главное, ее непрерывно доставала свекровь. Она была постоянно чем-то недовольна: «Барыня нашлась! Ишь, белоручка, печь растопить не умеет!»
Толик ничего не замечал: он сутками где-то пропадал, приходил пьяный, грубил и ворчливой матери, и молодой жене, пытавшейся тихонько пожаловаться. «Смотри у меня, дождешься, зануда проклятая!» — бросал он Ветке. Мать он просто одергивал: «Не лезь, старая, не в свои дела!»
Кое-как продержались до весны, потом сняли комнату в коммуналке, поближе к центру. Радостная Ветка пыталась навести уют в новом жилище, сшила новые занавески, расставила цветы в горшках. Но без посторонних Толик окончательно распоясался. Как-то неделю о нем не было ни слуху ни духу. Вернулся измызганный, осунувшийся, в драном свитере. Даже не сняв ботинок, повалился на кровать и отсыпался двое суток. После нескольких робких попыток наладить отношения Ветка поняла, что так больше не может продолжаться. Высказав Толику все, что накопилось в душе за полгода семейной жизни, впервые отведала удар мужского кулака. Пришлось отпрашиваться на работе — предстать перед учениками с багровым синяком на скуле она не могла.
Собрав нехитрые пожитки, Светлана вернулась домой к родителям. Те, обрадованные, успокаивали ее: «Ничего, доченька, как-нибудь проживем. Ты еще молодая, красивая, устроишься и без этого ирода! Хорошо, хоть детей не завели».
Надо сказать, что мать с отцом после малоудачного опыта совместного житья от всей души невзлюбили зятя и были счастливы возвращению единственной дочери в лоно семьи. Казалось бы, на этом можно успокоиться. Но не тут-то было. Отвергнутый Толик еще долго не давал покоя Ветке. Пьяным поджидал ее у школы после уроков лишь для того, чтобы заявить:
— Убью, если узнаю, что у тебя другой завелся! — Щуря мутные глаза, он цедил: — Никак за москвича собралась?
О разводе он даже слышать не хотел, угрожая прикончить Светку на месте, если та подаст заявление в суд.
Ветка была рада уже тому, что редко видит мужа-кооператора, где уж тут затевать бумажную возню.
Так могло тянуться еще очень долго. К счастью, Толик сам попросил ее об официальном разводе — молодая продавщица из ларька забеременела и потребовала от хахаля немедленно жениться.
Встретившись с супругом в загсе, Светлана ужаснулась: перед ней стоял заплывший жиром, развязный мужик в китайских дешевых джинсах. Бесцеремонно оглядев ее, Толик хмыкнул:
— Все такая же жердь. — И, осклабившись, добавил: — Ну кто на тебя польстится?! Мужик — не пес, на кости не кидается!
Ветка, потупившись, закусила губу, чтобы не сорваться.
Получив долгожданное свидетельство о разводе, Вета долго не могла поверить своему счастью. Неужто свободна?! А впереди каникулы! Москва!
— Ирочка, вагон — пятнадцать, вечерним пассажирским. Встречай!
Москва поразила Ветку панорамой «дикого капитализма» во всей красе. В магазинах, в ларьках, на тележках, на столиках, на тротуарах и просто с рук — продавалось все. Казалось, жители столицы из профессоров, учителей, инженеров, артистов превратились в мелких лавочников, продавцов и торговых агентов. Все жители и гости города торговались, стоя на всеобщем российском базаре. Вдоль улицы Горького, свежепереименованной опять в Тверскую, тянулись сплошные торговые ряды. Интеллигентные московские бабульки застенчиво протягивали поношенные вещи:
— Возьмите, пожалуйста, совсем недорого, хороший гэдээровский пиджак.
Приезжие бойкие бабенки на все голоса громко призывали купить разнообразный товар, привезенный из глубинки, где зарплату начали выдавать натурой: «Колготки шерстяные, теплые, из Минска!», «А кому хрустальных рюмочек недорого?!», «Люди добрые, налетайте! Плюшевые мягкие игрушки», «Сигареты свежие, только с табачной фабрики!»
Ветка осторожно присматривалась, привыкая к новому облику Москвы.
Рестораны, кафе, забегаловки приглашали отведать немыслимые деликатесы, правда, готовились они зачастую из просроченных продуктов, присланных по гуманитарной помощи с Запада.
— Пир во время чумы! — припечатала брезгливая Ирка, кивая на очередь, опоясывавшую недавно открывшийся «Макдоналдс».
Подруги ходили по любимым местам и не узнавали перерытые улицы и забаррикадированные строительными лесами здания. Чертыхаясь и в то же время с любопытством оглядывая пестрые картинки капиталистического быта, они поневоле мирились с переменами, приспосабливаясь к новым жизненным условиям. Ну а куда деваться? Эпоха перемен!
Вечерами, когда вымотанная, бледная Ирка приходила с работы, они сидели на кухне и разговаривали до третьих петухов. А днем, оставшись одна, Ветка давала уроки английского. Ведь Ирина не сидела сложа руки в ожидании приезда любимой подруги. Примерно за месяц она дала объявление о частных уроках делового английского.
— Хоть заработаешь немного на нормальную жизнь.
Час занятий с начинающими бизнесменами равнялся недельной школьной зарплате.
Ветка ликовала: столица, родная душа — Ирка, шальные деньги и полная свобода! И не хотелось думать, что это ненадолго — до первых сентябрьских деньков. А сейчас — какое счастье, что позади остались волнения, печали, несносные ученики, поднадоевшие коллеги и посторонние люди, охотно поучавшие ее, как надо жить.
— А как надо, Ирка?
— А надо, милая моя подружка, замуж выходить за богатого!
— Да где же его возьмешь, богатого? Не девочки ведь уже — под тридцать!
Ирка возмущенно наскакивала на нее:
— Ну что такое — тридцать лет? Расцвет женской души и тела!
Она подбегала к Ветке, подталкивала к зеркалу и крутила ее в разные стороны:
— Ну смотри, настоящая красотка! Модель!
Ветка удивленно косилась на отражение в зеркале и робко возражала: