– Что ты хочешь? – спросил Рома.
– Чтобы мы остались друзьями, чтобы всё было как раньше, – ответила она, действительно хотев этого.
– Этого уже не будет, – сказал Рома. – Ты мне в душу плюнула. Ты наплевала на нашу любовь. И теперь хочешь, чтобы всё, что было прежде, вот так «раз – и забылось»?
– Прости меня. Рома, прости меня пожалуйста, – в её голосе чувствовалось присутствие слёз, но даже если бы они сейчас потекли из её глаз, Рома бы их не увидел. Он не смотрел на неё.
– Ты наплевала на святое, лично для меня. Бог простит.
– Зачем ты так говоришь? Неужели я совсем для тебя ничего не значу?
– Ты перестаёшь для меня что-то значить, – на этих словах слёзы выбежали из ёе глаз. – Мы наверно не две созданные друг для друга половины, но я тебя всё же люблю. А вот когда ты говорила «Я тебя люблю», ты врала.
– Я не врала, я правда тебя любила, – сквозь слёзы сказала она, – просто сейчас любовь прошла.
– Любовь вечное чувство, как она может пройти? – спросил Рома. Со стороны вполне естественно могло бы показаться, что он выглядел чёрствым в эти минуты. Но, на самом деле, он сам еле сдерживал слёзы. Он просто старался быть мужчиной и не давал душе совсем вывернуться наизнанку.
– Выходит, что не вечное…
– Выходит, что не вечное лично для тебя. Любовь сложная штука. Наверное, ты ещё её не поняла.
– Не мучай меня. Лучше сразу убей… – от таких слов эмоциональное состояние Ромы ещё более усугубилось. Видно, это был конец.
– Пойдём. Я тебя домой провожу, – сказал он уже стоя и подхватил Аню под руку.
Дом, в котором жила Аня, стоял неподалёку – десять минут пешком. Всё это время она вытирала вновь появлявшиеся слёзы, а Рома шёл рядом, ближе, чем на пути в парк. Никогда ещё никто из них не чувствовал себя так гадко; никогда ещё ни одна из двух душ так не плакала. Аня успокоилась лишь когда они подходили к забору, в последние минуты их общего времени. Они прошли по переулку, по обеим сторонам которого стояли частные дома, ограждённые заборами, так же как и дом Ани. Рома остановился первым у тёмных ворот, цвет которых в темноте было сложно определить. Аня прошла немного дальше него и встала напротив.
– Рома, прости меня пожалуйста, – сказала опустив глаза Аня. Рома посмотрел в её лицо и потянул руку к её подбородку. Он поднял её голову и заглянул в глаза.
– Мне не хватает твоих губ, – сказал он, погладив большим пальцем её нежные губы.
– Прости меня. Я дура, – раскаивалась она, взяв своей рукой руку Ромы. Их пальцы почувствовали соприкосновение.
– Я тебя люблю. Прощай.
Сказав это, Рома отпустил руку Ани и, сделав три шага назад, развернулся и быстрым шагом начал удаляться по переулку. Аня стояла не двинувшись, и слезами провожала того, кто действительно сильно любил её, до сих пор любит, и ещё некоторое время будет любить, пока чувство боли не перестанет мучить раненное сердце.
XVII
В это утро на первую пару идти не хотелось. Рома ещё вечером поставил будильник на более позднее пробуждение, чем обычно. Пока Рома ещё спал, одногруппники наверняка «гоняли балду» или играли в «дурака», ведь пару проводил Юматов.
Когда он проснулся, мамы с сестрой уже не было. Квартира была полностью в его распоряжении. Оно то и хорошо: можно спокойно сделать зарядку, помыть голову, позавтракать, собраться, и перед уходом ещё вдоволь наиграться на гитаре. Что он, пользуясь моментом, и делал. Только вот настроения в связи со вчерашними событиями не было, да и лёг он поздно – что-то не спалось… Он ходил взад-вперёд с повешенной на плече гитарой и, играя, напевал написанные далеко за полночь слова.
Холодная вода обжигает руки.
Зачем нужны были все эти муки?
Вместе не спелись…
Я в чёрном ловлю лучи света,
Последние что остались от лета.
На солнце погреюсь…
Зима…
Он перестал петь и остановившись рядом с кроватью решительно снял гитару с плеча и облокотил её на кровать. В его подобном утреннем поведении и внешнему виду был заметен траур: чёрная майка, чёрные джинсы. Сделав четыре шага в сторону окна, он положил руки на подоконник. Голова повернулась сначала вправо, осматривая двор, влево и потом опустилась вниз. Рома повернулся спиной к подоконнику и снова положил на него руки, расставив их по разные стороны. Зажмуренные глаза и стиснутые зубы не давали словам и эмоциям вытиснуться наружу.
«Держись, мужик. Переживём. Сколько раз уже было такое? Нагадят в душу, а убирать тебе. Главное, учиться на своих ошибках и перестать ошибаться. Сколько можно…» – недоговорив про себя он открыл глаза. К ногам подошёл рыжий кот и начал тереться о них. Он был самым преданным слушателем, и казалось, всё понимал. Это он сейчас подошёл, когда Рома встал у окна, а до этого кот спокойно лежал на кровати и с умным выражением лица наблюдал за Ромой. Перестав тереться, кот сел напротив Ромы и пронзительно всматривался своими большими «стеклянными» голубо-зелёными глазами. Ещё немного, и из кошачьего глаза покатилась бы слеза. До того уж животное и человек стали связаны.