— Господи, — сказал Джек, вспоминая, — я никогда не видел, чтобы кто-то расстраивался так, как мои албанцы. Они потели как рабы на галере, затаскивая орудия, а когда мы водрузили их по канатной дороге наверх, то пришлось еще волочить их вдоль водопровода, а это потребовало сотен четырехдюймовых досок с верфи, и постоянно их передвигать, чтобы распределить вес, а еще понадобилась куча людей, чтобы тащить все это. Они как герои несли ядра и невероятное количество пороха, а еще увешали себя разнообразным оружием, а потом вдруг пришлось все уносить обратно без единого выстрела.
Они почти затеяли драку с турками и друг с другом, и моему епископу — в этих местах, как вы знаете, куча епископов — и бею пришлось колотить их направо и налево с таким ревом, как у быка на случке. К счастью, всё закончилось благополучно. Мы отправили французов со всеми их пожитками на Закинф, а жители Марги устроили пир, который длился от полудня до рассвета, христиане на одной площади, мусульмане на другой. Было сказано много добрых слов, а когда мы уже не могли есть, то пели и плясали.
Джек вспомнил галерею между площадями, качающийся строй высоких албанцев в белых юбках, обнимающих друг друга за плечи, идеальный ритм ног, сияние факелов в темную ночь, мощное пение и настойчивый стук барабанов, вкус смолистого вина.
— Вы намереваетесь туда направиться, сэр? — спросил майор Поллок.
— Что вы, нет, — ответил Джек. — Мы направляемся в Кутали, на дальнюю часть мыса. Если только тот адский тихоход, — сказал он, глядя на транспорт «Тортойз», самый неповоротливый в составе конвоя, — снова не потеряет оттяжки, мы обогнем мыс на этом галсе и войдем в гавань до наступления темноты, тогда вам выпадет возможность дослушать оставшуюся часть истории.
Мистер Моуэт, полагаю, нужно подать сигнал и приготовиться самим, но предоставьте бедному «Тортойзу» достаточно времени. Однажды мы тоже станем старыми и толстыми.
«Тортойз», получив сигнал заранее, отлично обогнул мыс, вызвав тем самым радостные крики на всех кораблях, и конвой лег на курс к дальней точке мыса Ставро, обойдя её с наветренной стороны на расстоянии полумили, как раз пока капитан Обри заканчивал свой одинокий ужин. Пока его финансовое положение не стало таким неопределенным, Джек устраивал стол на традиционный манер, почти всегда приглашая двух или трех офицеров и мичмана; и даже сейчас частенько (помимо всего прочего он чувствовал, что это его обязанность — убедиться в том, что и в нищете мичманской берлоги его молодые джентльмены не забыли, как подобает питаться приличному человеку), но теперь он чаще приглашал на завтрак, который требовал меньших усилий.
Тем не менее, когда он узнал о судьбе корабля, то чувствовал нежелание кого-либо приглашать: все такие радостные, кроме меланхоличного Гилла, что он ощущал фальшь, скрывая знание, которое сделает их дни столь же печальными, как и его собственные.
Он обедал не в капитанской столовой, а сидя лицом к большому кормовому окну, и за стеклом стелился кильватерный след, белая пена на зеленой глади, такая белая, что чайки, парящие и пролетающие сверху, выглядели блекло. Зрелище настолько захватывающее, что Джек никогда от него не уставал: благородный изгиб сияющего оконного переплёта, столь непохожего на обычные окна на суше, а за ним — безграничное море, полная тишина, и все только для него. Если он проведет остаток жизни за половинное жалование в долговой тюрьме, это останется с ним навсегда, размышлял Джек, доедая остатки кефалонского сыра. И в этом заключено нечто большее, чем любая награда, на которую он мог рассчитывать.
В самом нижнем окне по правому борту показался кончик мыса Ставро — серая известняковая скала высотой семьсот футов с руинами античного храма с одной уцелевшей колонной на вершине. Мыс медленно появлялся в секциях окна, плавно поднимаясь и опускаясь из-за качки. Мимо пролетела стая кудрявых пеликанов, скрывшись за левым бортом. И как раз когда Джек хотел подать голос, послышался крик Роуэна: «Все наверх!», после чего последовал пронзительно резкий и долгий свист боцманской дудки. Однако после команды не раздался ни стук поспешных шагов, ни вообще какой-либо звук, поскольку «сюрпризовцы» уже ожидали этого маневра последние пять минут.
Команда тысячи раз делала поворот, часто в кромешной темноте в условиях опасной качки, поэтому едва ли стоило ожидать, что моряки начнут метаться туда-сюда, подобно кучке топчущих траву сухопутных крыс.
Однако к последним командам относились серьезней, чем просто к формальности: «К повороту приготовиться», — крикнул Роуэн, и Джек ощутил движение. «Подтянуть грот», — и в иллюминаторе в обратной последовательности пронеслись пеликаны и мыс: «Сюрприз» встал носом к ветру, и команда, безусловно, спустила грота-галс и подтянула парус. «Ослабить и подтянуть», — небрежно крикнул Роуэн, и инерция поворота усилилась. Хиосское вино в бокале Джека начало вращаться независимо от волн, пока корабль устойчиво не выровнялся на новом курсе. Снова послышался голос Роуэна: «Дэвис, ради Бога, оставь это штуковину в покое». Каждый раз, когда «Сюрприз» менял направление и выравнивал реи, Дэвис сильней, чем нужно, затягивал узел на булине фор-марселя, и этот силач с отвратительной координацией иногда вырывал стропу из кренгельсов.