Я решил, что бей, безусловно, имеет приоритет, будучи выше чином, он же сказал, что это полная чушь — хорошие манеры требуют уступить право гостю. Пока мы бросали жребий, медведь опустился на четвереньки и спокойно скрылся в маленькой заросшей лощине возле скалы, чертовски неудобное место, чтобы до него добраться. Наконец, кто-то предложил, что и Шиахан, и я должны сделать это вместе.
Мы не могли отказаться, и уверяю тебя, долго шастали в тех чертовых кустах, пригнувшись и крепко сжимая рогатины, вглядываясь в густые тени и ожидая, что мерзавец нападет в любую секунду — он был огромен, как ломовая лошадь, хотя лапы покороче. Те собаки, что остались к этому времени в живых, осторожничали и держались далеко позади нас, и мы их отозвали на тот случай, чтобы дурацкий лай не помешал услышать медведя. Вот так мы крались, держа ухо востро, и я никогда в своей жизни так не боялся. Потом Стивен взвизгнул: «Ушел», — вопил и размахивал шляпой, и вдали на расстоянии в четверть мили мы увидели медведя, взбирающегося по склону горы, как заяц-переросток.
Нам пришлось бросить это дело, поскольку мне требовалось вернуться на корабль; но Боже, любимая, как же тот день даже с той ничтожной сворой гончих поднял мне настроение! То же сделала и жалкая пародия на атаку, когда следующей ночью мы попали в штиль около Корфу, и весьма предприимчивый командующий гарнизоном острова, французский генерал Донцелот, выслал несколько шлюпок, пытаясь захватить один или два корабля конвоя.
У них ничего не получилось, и никто серьезно не пострадал, но когда поднялся ветер, один из «торговцев» в суете навалился на нас, оторвал нам утлегарь. Хорошо, что мы добрались до относительно спокойных вод, где много наших друзей, которые могут защитить: три фрегата и как минимум четыре шлюпа или брига. Мы только что прибыли, и я их еще не видел: Хэрвей, старший морской офицер, завтра утром отправится в Венецию. Но Баббингтон здесь, на «Дриаде», мы еще не успели бросить якорь, а он уже пригласил меня отужинать. А еще молодой Хост. Вытворяет просто чудеса, очень активный офицер, хотелось бы мне, чтобы он мне нравился больше, но в нем есть нечто от Сиднея Смита, какое-то самодовольство и склонность к театральности, при этом он спалил ужасающее количество мелких захваченных призов, что не принесло ему особой пользы, а французам большого вреда, но разорило несчастных бедолаг, ими владеющих.
Это строго между нами, дорогая, никому не рассказывай.
Гарри Коттон тоже здесь, на «Нимфе». Когда мы прибыли, он находился на берегу, но его хирург нас навестил (думаю, ты помнишь его: мистер Томас, разговорчивый джентльмен, который приходил к Стивену, когда тот остановился у нас), чтобы просить доктора Мэтьюрина помочь ему в некой весьма непростой операции. Томас поведал, что сейчас существует почтовое сообщение через Вену, по крайней мере, пока. Положение в этих краях весьма запутанное: местные французские командиры весьма способные, энергичные, изобретательные люди, и иногда мне кажется, что наши союзники... Но, пожалуй, лучше оставить это при себе. И мне, любимая, пора уже заканчивать письмо, поскольку я только что услышал, как пришвартовалась барка Гарри Коттона, а его старый рулевой прохрипел: «Нимфа, Нимфа», словно дельфин-астматик.»
А на борту «Нимфы» доктор Мэтьюрин, склонившись над пожелтевшим, блестящим от пота и полным ужаса лицом пациента, произнес:
— Вот и все. До свадьбы заживет, — а потом обратился к его столь же бледным и напуганным товарищам: — Можете его отвязать и унести.
— Благодарю, сэр, — прошептал пациент, когда Стивен вытянул зажатый в его зубах кожаный ремень, — премного благодарен за ваши старания.
— Разумеется, я прочел ваше описание операции, — проговорил хирург «Цербера», — но не ожидал таких пыток. Это похоже на акт ловкого обмана.
— Я восхищаюсь вашим мужеством, сэр, — высказался хирург с «Рэдвинга».
— Идемте, джентльмены, — предложил мистер Томас. — Думаю, мы все заслужили по стаканчику.
Все прошли в пустую кают-компанию, где мистер Томас разлил бутылочку токайского.
— Мой следующий случай, — сообщил он после того, как они немного посплетничали о Мальте и тулонской блокаде, — совершенно банальная блуждающая пуля, пистолетная пуля, выпущенная несколько лет назад, а сейчас причиняющая серьезную боль после физических нагрузок. Пуля находится в лопаточной мышце и не представляет собой особого интереса для хирурга-натурфилософа, но окружена весьма романтическим ореолом.