Я пытаюсь взять себя в руки, когда чувствую чью-то руку на своей спине.
Люди не прикасаются ко мне. Никто больше не прикасается ко мне, кроме Джексона, и то только в темноте спальни. Поэтому ощущение руки на моей спине заставляет меня ахнуть и дернуться.
Это Джексон. Стоит рядом со мной, положив свою большую ладонь мне между лопаток. Он не встречается со мной взглядом, и это единственная причина, по которой я не отстраняюсь.
Мне нравится чувствовать его руку. Это ненавязчиво. Поддерживает. Придает мне сил, и я нуждаюсь в этом. Мне это необходимо.
Так же сильно, как мне необходимо, чтобы он трахал меня каждую ночь.
И это гораздо страшнее, чем все остальное.
Я стою совершенно неподвижно, внутренне содрогаясь и не в силах отстраниться, пока он, наконец, мягко не спрашивает:
— Как она?
Я качаю головой.
— Нехорошо. Мы потеряем ее, если не получим лучшие антибиотики.
Джексон отвечает не сразу, но природа этого молчания иная. Он собирается возразить. Я знаю это и осторожно отодвигаюсь от его руки.
— Мы должны пойти, — выдавливаю я из себя. — Мы должны.
— Ты действительно хочешь рискнуть двумя нашими жизнями в призрачной надежде, что мы, возможно, сможем спасти одну? Что это за математика такая?
— Это не математика! Она — личность. Она человеческое существо, и она была одной из нас с самого начала. Я не позволю ей умереть, если мы можем что-то сделать, чтобы спасти ее.
— Ты понятия не имеешь, может ли эта вылазка спасти ее, но ты все равно хочешь это сделать, — теперь он суров. Сердит. Я слышу это в его мягком голосе и вижу в глазах, которые, кажется, с каждым мгновением становятся все более серыми.
— Да, я все равно хочу это сделать. Я говорила тебе. Я не собираюсь просто позволять ей умереть. Я не могу.
— Ты потеряла своих маму и папу, Брэда, Рикки, Грету, Даниэль, Монику, Стивена и по меньшей мере двадцать других наших людей здесь. Но теперь ты готова пойти на иррациональные меры, чтобы спасти одну из них?
Я дрожу. Заметно. Я знаю, что Джексон это увидит, но, похоже, ничего не могу с собой поделать.
— Да. Меня не волнует, что это иррационально. Я должна это сделать.
— Тогда скажи мне почему.
Я смотрю на его напряженное, влажное лицо.
— Скажи мне, — хрипло произносит Джексон. — Скажи мне сейчас.
Я открываю рот в ответ на его настойчивость, но, по правде говоря, я понятия не имею, что сказать. Понятия не имею, как объяснить принуждение, которое продолжает толкать меня на это, хотя я никогда раньше не поступала так опрометчиво.
Поэтому вместо этого я делаю долгий, прерывистый вдох и говорю:
— Что бы ты ни думал, последнее слово здесь не за тобой. Если я решу, что нам нужно это сделать, ты не сможешь меня остановить.
— Не смогу? — в его голосе есть что-то почти опасное.
— Ты действительно думаешь, что победил бы, если бы мы провели вотум доверия среди здешних жителей?
— Нет. Ты бы получила больше голосов. Но почти все лучшие бойцы встали бы на мою сторону.
Моя голова непроизвольно откидывается назад.
— Ты действительно применишь силу, чтобы попытаться добиться своего против меня?
— Нет! — это единственное слово звучит негромко, но в нем слышится что-то похожее на отчаяние. — Это ты угрожаешь отстранить меня от руководства, потому что не можешь отказаться от этой самоубийственной миссии, за которую ухватилась без единой весомой причины.
— Я не собираюсь устраивать голосование против тебя! — мои глаза щиплет, так что я почти ничего не вижу. — И это не самоубийственная миссия. Все наши поездки и вылазки за припасами в течение последних шести месяцев проходили гладко. Мы знаем, что делаем. Там уже не так опасно, как раньше. Мы можем держаться подальше от дорог. Мы можем это сделать. Возможно, есть какой-то способ спасти ее. Джексон, пожалуйста.
Он смотрит на меня сверху вниз, дыша так тяжело, как будто только что пробежал по всему периметру фермы. Наконец, он бормочет:
— Можем мы просто подождать еще пару дней? Разве это не десятидневный курс антибиотиков? Мы можем точно узнать, работают они или нет. Тогда мы сможем продолжить этот разговор.
Я знаю, что антибиотики не помогают. Еще пара дней ничего не изменит. Но я также не могу больше спорить с Джексоном прямо сейчас.
— Ладно, — бормочу я, поворачиваясь обратно к тарелкам, которые мне еще нужно закончить мыть. — Но это будет в последний раз.
Я не уверена, почему я так легко оставила эту тему. У меня просто сейчас больше нет сил бороться.