Она пожала плечами и приложила руку к сенсору. Дверь отъехала в сторону…
Денис снова закрыл глаза. Память отчаянно боролась с ложными воспоминаниями и уверенно терпела в этой схватке поражение. Жаров вдруг понял, что и вчерашний бой, и сегодняшний разговор с Риллентайном — все это кажется ему куда менее реальным, чем эта странная картина… он с архаичным мечом — а два мужика в кольчугах надвигаются на него, вращая оружием. И в их глазах, едва различимых сквозь щели шлемов, не ненависть, даже не жажда убийства — просто обещание смерти. Как будто эти мальчики, словно из киностудии выползшие, просто делают свою работу. Работа такая — отточенным куском железки резать людей на ломтики. Вот это казалось реальным… а этот стальной коридор и эта неприятно холодная стена — нет. И хоть ты тресни.
Прошло совсем немного времени, и дверь вновь зашипела. Из блока выскочила Татьяна — и если раньше на ее лице было не слишком-то много доброжелательности, то сейчас глаза девушки метали молнии, и Денис пожалел, что на нем не бронекостюм.
— Ты… слушай сюда и запоминай, я этого не просила, и я этого не хочу. И если ты что-то там вобьешь себе в голову…
— Тая… Татьяна, вы о чем? — Имя он выговорил с некоторым усилием, на языке крутилось очень созвучное, но все же немного другое.
— Об этом гадском отпуске, — рыкнула она, схватив его за отворот мундира. — Если этот надутый прыщ что-то там себе придумал и если я должна выполнять его приказы… дерьмо собачье, я обязана их исполнять, или, мать твою, рапорт на стол… так вот, ты, мать твою, кролик, ясно? Подопытный кролик. А у меня — ключи от твоей клетки, ты понял, лейтенант? И ты, мать твою, будешь делать то, что я тебе скажу. Скажу прыгать — будешь прыгать. Скажу жрать на завтрак манную кашу — будешь жрать и облизываться от удовольствия. Иначе я тебе такой, твою мать, отчет напишу, что тебя не то что в десант, тебя в говновозы не возьмут!
— Прости… те, Татьяна, но…
— Я тебя спрашиваю, тебе все ясно, лейтенант?
— Да мне-то все ясно, только…
Последнее слово он уже говорил в спину стремительно удаляющейся девушке. Судя по ее эмоциям, как раз сейчас ей были остро необходимы профессиональные услуги Риллентайна. Жаров усмехнулся — вот, значит, кого доктор сосватал ему в качестве напарника по отдыху. И усмехнулся еще раз — что ж, это может оказаться интересным.
Он покачал головой и направился в свою каюту. Разумеется, «псих» сделает как обещал, и даже Вебер не будет с ним спорить. А это означает, что надо бы собрать вещи, поскольку шаттл, само собой, никого ждать не будет.
Он шагал по коридору, мимо неспешно проплывали запертые двери, иногда навстречу попадались спешащие по своим делам люди — кто-то приветствовал его как старшего по званию, кто-то тепло здоровался, а кто-то цедил свой «привет» сквозь зубы. Денис почти не слышал всего этого, отвечая автоматически где отданием чести, где улыбкой, а где сухим кивком. Он снова был ТАМ, и ему казалось, что он не идет по чуть пружинистому покрытию тоннеля «А» шестого бокса — казалось, что на самом деле он лежит на ровной жесткой поверхности, а над ним — сводчатый каменный потолок, и факел, воткнутый в железное кольцо, отбрасывает на стены странные пляшущие тени. И еще вдруг привиделась склонившаяся над ним фигура… у которой были очень странные глаза, желтые, с вертикальными, как у змеи, зрачками.
— Леди Таяна, могу ли я задать вам вопрос?
Два всадника неторопливо ехали по лесу. Чего только стоило отцу уговорить свою своенравную дочку на эту прогулку — но если уж она и согласилась сесть в седло и отправиться непонятно зачем в лес, то уж заставить ее быть любезной против ее желания было невозможно.
— Конечно, Дьен, я слушаю.
При дворе ответ, данный подобным тоном, ясно давал понять мужчине, что он — нежелательный собеседник. У кого-то хватало ума это понять, но Дьен, который немало лет провел среди легионеров и гораздо меньше — в светском обществе, подобных намеков не понимал. Или, что более вероятно, просто не желал понимать.
Барон, который и ранее постоянно огорчался, что его дочурка не желает видеть вьющихся вокруг нее перспективных женихов, решил, по всей видимости, взять это дело в свои руки и приступил к претворению в жизнь матримониальных планов со всем энтузиазмом жаждущего внуков отца и холодным расчетом опытного полководца. Если девочка не намерена отправиться ко Двору… что ж, он сам подобрал достойного, на свой взгляд, кандидата и принял меры, чтобы свести этих двоих под одной крышей. Вечерами за кружкой эля, за рассказами о столичных сплетнях, боевых походах, за рвущими душу воспоминаниями о ее матери, Телле де Брей, он нет-нет, да и вворачивал фразу о том, какой же замечательный парень этот Дьен… Ну, для «парня» центурион был, пожалуй, староват — но у барона все, кто был моложе его по годам или по званию, были «парнями», «мальчиками» и «сынками». И обязательно добавлял, что вы, мол, двое, просто созданы друг для друга… ох как бы порадовалась, глядя на вас, Телла…
Таяна не спорила. Радость от пребывания в гостях отца была слишком велика, и ради нее она готова была терпеть все что угодно. В том числе и… и Дьена. Уже три дня, как он жил в ее доме. Нельзя сказать, что за это время он сделал все, чтобы испортить отношения с молодой волшебницей всерьез и надолго. Но легкая напряженность, возникшая между ними тогда, в первый момент встречи, не исчезла — напротив, стала куда отчетливей и могла в любой момент превратиться в открытую неприязнь. И тому было немало причин, важнейшей из которых была его внешность. Временами, особенно по ночам, девушка думала о том, что просто несправедлива к воину. Хорошо сложенный, красивый, не изборожденный шрамами — этими столь частыми спутниками солдата, он был бы, пожалуй, желанным гостем в любой компании. Она честно пыталась разобраться в себе, найти те причины, по которым ей становилось все более и более неприятно его видеть. Ну не принимать же всерьез мысль о том, другом мужчине, Дьене из сна.
А может, дело было именно в этом. Она вздохнула — ну все не как у людей. Одни делают карьеру при Дворе, а ее тянет в деревню. Одни старательно постигают тайны магии, а она за последние годы узнала не так уж и много, да и не тянет ее к пыльным книгам. Она выучила достаточно, чтобы справиться с любой проблемой, которая может возникнуть в деревне, и титул полноправной волшебницы это подтверждает. А учить что-то лишнее, тратить время на то, что никогда не принесет пользы… У отца достаточно денег, чтобы обеспечить ей безбедное существование до конца жизни.
Тэй нахмурилась. Мысли были в общем-то не лишены смысла… но ей почему-то казалось, что раньше она думала иначе. Совсем иначе.
Кажется, Дьен что-то говорил. Погруженная в свои мысли, она все пропустила мимо ушей. Подняв глаза на своего спутника, девушка виновато улыбнулась.
— Простите, Дьен… я не расслышала.
По его лицу пробежала тень. Он был командиром и привык, чтобы его слова достигали ушей тех, кому они были предназначены. Он действительно мало общался с женщинами — иначе знал бы, что никто не умеет столь легко пропускать мимо ушей слова мужчины, как молодая и красивая девушка. А еще он плохо умел скрывать свои чувства… хотя кто знает? Вполне вероятно, что страх, неуверенность перед лицом врага, боль — все это он мог упрятать столь глубоко, что ни один мускул не дрогнул бы на этом красивом лице.
— Я спрашивал, леди Таяна, почему вы ко мне столь… холодны?
— Это сложный вопрос, Дьен…
Ее скакун вырвался на шаг вперед, и это было хорошо — он не видел ее лица. Она должна, обязана была сказать ему нечто важное, нечто такое, что не говорят, глядя в глаза собеседнику.
— Видите ли, за время жизни здесь я отвыкла от светского общества. Поэтому мне сложно объяснить то, что у моих прежних подруг при Дворе получилось бы легко и непринужденно.
— Я солдат, леди. Я привык, когда говорят честно и прямо. Я… я вам неприятен?
— Что вы, Дьен, нет, совсем нет… — Она сказала это слишком быстро и даже сама поняла, насколько фальшиво прозвучали слова. — Дело не в вас, дело во мне…
Банальные слова. Века и тысячелетия они звучат, каждый раз неловко стараясь прикрыть злую прямоту отказа, каждый раз делая это неудачно… но люди повторяют их вновь и вновь, наивно думая, что слова эти чуть-чуть смягчат наносимый удар. А те, кто слышит их, — стараются верить. Просто для того, чтобы верить хоть во что-то.