— И кто же написал сии строки? — язвительно осведомился «звездный халат». — Небось того писаря уже и кости ветром ушли…
Он осекся, осознав, что сморозил несусветную глупость. Во всей стране был лишь один человек, кто мог не шутя обещать пожалование дворянского титула. Казалось, все в комнате затаили дыхание — и многие уже поняли, что услышат.
— Кости его никуда не ушли! — торжественно промолвил звенящим голосом Игнасиус. — Кости те хранятся в усыпальнице рода Императоров, ибо подписан сей пергамент Его Величеством Таласом Седьмым, коего еще Защитником называют, собственноручно, и большая Печать приложена.
«Халат» протянул руку, и пергамент перекочевал к нему. Жаров видел, с какой бережностью старческие пальцы расправляют старый свиток, как щурятся подслеповатые глаза, пытаясь разобрать каждую завитушку порядком выцветших от времени чернил.
Наконец «халат» опустил свиток — было видно, как мелко трясутся его руки — и обвел взглядом присутствующих.
— Мне доводилось встречать в старых бумагах подпись Его Величества Таласа Седьмого, — прошептал он, и этот шепот услышали все, — Подпись похожа на истинную. И Печать похожа, очень похожа. Но подделать печать и подпись — умельцы найдутся. А потому…
Рука Свана вновь легла на рукоять меча. Арбалет приподнялся и теперь целился прямо в лоб Жарову. Двое рубак шагнули вперед.
— А потому, — продолжал придворный маг (ибо кем еще мог быть старик, разодетый в подобный наряд), — следует незамедлительно обратиться в Канцелярию Его Величества, ибо известно, что каждое приложение Большой Императорской Печати всенепременно записывается и хранится со всей возможной бережностью. А также надлежит и Алую Печать отвезти в Канцелярию, дабы сверили ее с оттиском и подлинность подтвердили. А человека этого надлежит до поры содержать в замке… — Он на мгновение замялся, затем добавил: — С почестями, владельцу положенными. Но за пределы замка не выпускать.
— Хорошо говоришь, — пробурчал Сван. — Сам в столицу поедешь?
— Сам и поеду, — задиристо прошипел маг.
— Добро, — неожиданно согласился великан. — Да только я с тобой подамся… вы, колдуны, народ хлипкий. Вас оберегать надо. Вот я и оберегу.
Он повернулся к Денису:
— Позвольте Печать… ваша светлость.
Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем идет речь. Денис еще явственно помнил взгляд умирающего барона Жинаса и понимал, что хочет получить великан. А потому он стянул с пальца перстень, подобранный им на останках бывшего узника, и на раскрытой ладони протянул Свану.
— Я бы хотел узнать, где моя спутница. Со мной была девушка… волшебница. Она знатного рода, и…
— Простите… ваша светлость. — Было видно, что обращаться так к еще не так давно потенциальному покойнику было для великана тяжко, но он преодолел себя. Может быть, какой-то стародавний документ и не произвел бы на собравшихся особого впечатления, но Печать и подпись Императора… — Ваша спутница спит в гостевых покоях. Ей не причинили вреда. Но ей, как и вам, пока… не следует покидать стены замка Флур. Охрана будет предупреждена.
— Видите ли, господин, закон иногда можно трактовать по-разному…
Жаров сидел в глубоком кресле, медленно потягивая из высокого стеклянного бокала вино странного желтого цвета. Вино было отменным — иного покойный барон, явно не дурак выпить, в подвалах и не держал. Здесь, в библиотеке, было уютно — поленья, горящие в камине, давали приятное тепло, только что был завершен неплохой ужин… Массивные стеллажи, уставленные старыми фолиантами, навевали ощущение покоя и умиротворения. На свободных участках стен — их было не так уж и много, книги занимали почти все доступное пространство, библиотека и впрямь заслуживала внимания — висело оружие, шлемы с пышными плюмажами, щиты с потускневшими гербами. Денису здесь нравилось, и все это было бы просто замечательно, если бы не тот факт, что Жаров все еще оставался пленником в этих стенах. Пусть привилегированным, пусть весьма почитаемым — но пленником. По крайней мере на время.
— Барон Берг не оставил завещания… вернее, как вы уже знаете, оставил, но в нужный момент документ не был найден, а потому на баронскую корону претендовали его сыновья, коих было не так уж мало.
— Что ж сразу не прирезали папашу?
— Признаться, мне тоже приходила в голову такая мысль. — Библиотекарь, на период расследования приставивший себя к новоиспеченному «его светлости» в качестве наставника и поводыря, согласно кивнул. — Но вряд ли это представлялось разумным. Его Величество мог сквозь пальцы смотреть на многое, но отнюдь не на отцеубийство. Куда выгоднее было заставить барона подписать нужные бумаги, а потом тихо спровадить куда-нибудь в тихую обитель… весьма вероятно, как вы, господин, безусловно понимаете, что до обители старый барон мог и не доехать. Дороги неспокойные, тарги ли, разбойники.
— Учитывая, что старика заперли в темнице и забыли там, он мог и вовсе не дождаться предложения что-то там подписать. На хлебе и куске сухого мяса долго не протянешь.
В комнате повисла тишина. Только тихо потрескивали поленья в камине. Игнасиус даже, кажется, перестал дышать. Наконец он тихо прошептал, так, что Жаров едва смог разобрать слова.
— Почему вы так сказали, господин?
— Как? — не понял Жаров.
— Вы сказали «хлеб и сухое мясо». Почему? Откуда вы знаете?
— Знаю что? — чуть повысил голос Денис, которого все эти недомолвки и тайны начинали раздражать.
— Я ведь смотритель тюрем, господин, — покачал головой Игнасиус. — Эта работа не есть суть моих устремлений, но хороший слуга должен уметь исполнять все, что поручит ему господин. И я знаю свою работу, можете мне поверить. Узнику из простых полагается лишь хлеб и вода. А знатным еда идет с баронской кухни. Только вот…
Он поднялся и подошел к книжным полкам. После недолгих поисков на маленький столик меж креслами опустился большой рыхлый том, явно составленный из множества листов разного размера и качества. Игнасиус несколько минут в полной тишине перелистывал страницы, затем начал читать, сипло, через каждые несколько слов отпивая из бокала глоток вина. Заметив, что емкость опустела, Денис плеснул туда еще — библиотекарь, казалось, даже не заметил, что новый хозяин замка почти что прислуживает ему.
— «Лиций, старший сын барона Берга, приказал отвести отца в темницу, последней обителью именуемую. И повелел тако же, чтобы доставили ему корону баронскую, дабы смог он приветствовать народ, коий должен был радость проявлять. А чтобы радость…» — Так, это не то, дальше… а, вот… — «А когда Пронций спросил, чего подать старому барону, да какого вина, Лиций только лишь засмеялся да повелел этому, как он сказать изволил, старикану дать лишь хлеба одного да мяса сушеного, дабы старику было чем рот беззубый занять. И еще приказал дать…»
— Яблок, — тихо вставил Жаров.
Рука библиотекаря дрогнула, хрустнула надорванная страница.
— «… яблок, что в саду баронском росли. Ибо, как сказал он, раз уж папенька любил по саду тому прохаживаться, то пускай и вспоминает о саде том, пока ждать сыновьей воли будет».
— Я видел его.
— Кого? — тупо переспросил библиотекарь, не отрывая глаз от пожелтевшей страницы, словно боясь встретиться взглядом с новым господином.
— Барона Берга. Я видел, как его бросили в темницу. Видел корзинку с хлебом, яблоками, ломтем мяса… видел тайный ход, который открыл барон.
И вновь в зале воцарилась тишина. Игнасиус был неподвижен, казалось, он просто окаменел, медленно постигая смысл сказанного.
— Я знал, что перстень на вашем пальце, господин, оказался не случайно… это сам старый барон подал вам знак. — Теперь в голосе Игнасиуса слышалось даже не подобострастие, скорее безграничное уважение и благоговейный трепет. — Значит, великие силы пожелали отдать замок Флур в ваши руки… и не нам, смертным, спорить с ними. Кто посмеет встревать в игры высших сил, господин? Кто посмеет встать на пути Провидения? Только вот кажется мне, господин, что путь, избранный вами в этой жизни, окажется не так прост…