«Хранить историю» — эта фраза мне тоже понравилась. Анхелю понадобилось завершить цикл своей собственной истории, чтобы ее сохранить. В тот день я поняла, что наши отношения по-настоящему не начнутся до тех самых пор, пока Маргарита целиком не окажется в предназначенном для нее месте его памяти. Так он сказал. И мне тоже следовало что-то сделать, чтобы так оно все и стало, хотя я не знала, что именно. Пока еще не знала.
5
На следующей неделе произошли события, значение которых я смогла оценить только спустя долгое время. Как мы и договаривались, я позвонила Леонардо, чтобы подтвердить участие в литературной вечеринке, и спросила, нельзя ли мне прийти немного раньше, потому что работа моя в этот день заканчивалась рано. Он ответил, что никаких проблем, свет отключают в восемь, тогда народ и начинает подтягиваться; а если я приду пораньше, то, считай, нам повезло, потому что он сможет пригласить меня на рис с горохом. «И я опять останусь перед тобой в долгу», — подытожила я. А он, прежде чем расхохотаться, посоветовал беспокоиться не по поводу долга, а лучше подумать о процентах. «Как мило, Лео». В тот день Анхель должен был навестить сестренку, так что мы с ним договорились встретиться на вечеринке писателя, и это позволило мне явиться туда одной. Леонардо обитал в гараже, в крошечном помещении, где размещались кровать, письменный стол с пишущей машинкой «Ремингтон», тумбочка, битком набитая виниловыми пластинками и кассетами с музыкой, несколько этажерок с книгами и керосинка. А в углу — микроскопических размеров туалет. Как только я пришла, он разогрел горох, разложил складной столик, поставил пару пластиковых стульев, тоже складных, и мы сели есть.
Леонардо рос в доме родителей, но во время учебы в университете, заметив, что гараж используется исключительно как склад для всякого хлама, решил его расчистить и превратить в свое логово. «Ты даже не представляешь, — сказал он мне, — чего только не повидали эти стены». Потом он женился и переехал с женой в Санта-Фе, где почти два года у него ушло на постройку домика во дворе у свекров. Там теперь рос его сын, но, в отличие от детских сказок, они с женой вовсе не жили-поживали там счастливо до самой смерти. Они развелись, и Леонардо вернулся в столичный квартал Серро. Простояв столько лет пустой, каморка в гараже пришла в плачевное состояние, но возраст уже не позволял ему жить под одной крышей с родителями. Не оставалось другого выхода, кроме как переоборудовать каморку. Он провел туда канализацию и электричество, добавил туалет, сколотил этажерки, раздобыл матрас, побелил стены — и готово, у него снова появилась собственная берлога. Готовкой обычно занималась его мать, а Лео оставалось только делать себе завтрак и разогревать обед. Единственной проблемой стало отсутствие холодильника, хотя, с другой стороны, зачем он нужен, если электричества почти никогда не оывает. «Живу я, конечно, не в палатах, — прибавил он, — зато берлогу себе сделал своими руками».
Я огляделась вокруг. Мне бы тоже, наверное, хотелось иметь подобное пристанище, но моя ситуация была совсем иной. Я выросла в Аламаре, окраинном районе, в пятнадцати километрах от центра города. Дома-коробки, все одинаковые. Наша квартира расположена на пятом этаже, без лифта. Балкон выходит на заднюю стену впередистоящего дома, а окна комнат — на балконы дома, стоящего позади. Самое неприятное — что моря не видно, хотя оно совсем рядом. Морем пахнет, но его не видно. Когда я была маленькой, меня как-то не очень беспокоило, что я там живу, но когда ты растешь год за годом, а краска со стен постепенно облезает, потому что ее не обновляли со дня постройки дома, то начинаешь видеть все в ином свете. Аламар похож на огромный пчелиный улей, который ничего не производит. Жизнь проходит в другом месте.