Когда я была совсем маленькой, родители развелись, внезапно обнаружив, что больше друг друга не любят и, кроме всего прочего, у каждого из них уже есть любовник. У них оставались довольно теплые чувства друг к другу, не говоря уже про двоих детей, поэтому они решили разбежаться наименее болезненным для всех способом. Папочка отправился жить к своей любовнице, а в мой дом въехал любовник мамы, то есть мой отчим, у которого получилось стать для меня вторым отцом. Честно говоря, ни мой брат, ни я не испытывали никакого дефицита отцовского внимания, скорее наоборот. Вскоре после развода для нас открылась новая вселенная. По выходным папочка имел обыкновение приходить к нам в гости вместе со своей новой женой и двумя ее дочками от первого брака. Женщины вместе занимались на кухне готовкой, мужчины потягивали ром, а мы, дети, все вместе играли, думая, как это классно — иметь такую большую семью, где сразу два папы. Клянусь тебе, я только раз видела, как мои отцы спорят, и то по поводу домино. В остальном царила полная гармония. До тошноты.
Итак, мое детство счастливо прошло в квартире с двумя спальнями. В детстве мы с братом спали в одной комнате, пока мама не объявила, что мы стали слишком большими и что теперь нам негоже делить одну комнату. Брат мой ничего не понял, но ему все равно пришлось переместиться в гостиную на диван. Так мы прожили несколько лет, пока он не женился. А где могла поселиться эта парочка? В родном доме, конечно же. И пришло время перераспределять пространство: одна комната досталась молодой супружеской паре, вторая — родительской, а я отправилась в гостиную на диван. Это случилось уже после развода Эвклида, я хорошо запомнила, потому что сначала его, вынужденного переехать обратно в дом матери, утешала я, а после истории с диваном — он меня. У Эвклида, по крайней мере, была комната и, естественно, телефон. А у меня и того не было: единственный телефонный аппарат, которым мы хотя бы иногда могли воспользоваться, принадлежал соседу со второго этажа и часто ломался. К счастью, в то время мне не попалась на глаза газетная заметка «Телефон изобрели на Кубе», а то я бы просто обделалась со смеху, и совершенно точно знаю, на что употребила бы ту газету. В общем, представь мои жилищные условия, и сразу поймешь, о чем я подумала, узнав, что Анхель живет один.
У Леонардо же была совсем другая история. Его берлога вызывала во мне белую зависть. И только. Он оказался человеком довольно организованным: за исключением заваленного бумагами стола, все остальное находилось на своем месте. Постель застелена, перед входом в крошечную ванную — коврик, на книжных полках — керамические украшения, афиша фильма «Воспоминания об отсталости» на стене, а вокруг — несколько детских рисунков. «Сын рисовал?» — спросила я. Он кивнул, поднимаясь из-за стола, чтобы собрать тарелки. Сказал, что лучше даже и не напоминать, ребенок — просто заноза в заднице, расслабиться никак не дает. Сын Леонардо, как и почти все дети в его возрасте, пристрастился к рисованию и каждый раз, когда мальчик оказывается у него, разрисовывает все, что попадется под руку. Тем вечером Леонардо хотел прочесть одно из своих последних стихотворений, но уже все перерыл, а чертовы стихи так и не обнаружились: скорее всего, малец прихватил листок для своих рисунков. «Если уж родной сын препятствует моей карьере, куда ж мы катимся?» — заключил он, ставя на керосинку ковшик с водой, чтобы приготовить чай из лимонного сорго.
Пространство гаража оказалось на удивление эластичным, вместив в тот вечер человек десять. Первые устроились на складных стульях — их было немного. Потом пришла Барбара, итальянка, вместе со своей оплетающей улыбкой и, самое главное, двумя бутылками рома «Гавана Клаб», встреченными бурными аплодисментами. Меня ее появление обрадовало, к тому же она тут же подсела ко мне: как у меня дела, какая приятная неожиданность — увидеть меня здесь и как это мило — собираться при свечах. Как будто на похоронах или тебя занесло куда-то в Средневековье, ей так нравится, ведь это, ко всему прочему, еще и очень романтично. «Это потому, что мы вообще большие романтики», — нехотя поддакнула я.
Когда пришел Анхель, Леонардо с друзьями уже довольно долго читали свои сочинения. Помимо свечей тут был еще и фонарик, переходивший из рук в руки — к очередному чтецу. «Если и дальше так пойдет, — подумала я, — то эти сочинители уподобятся Борхесу, хотя и не по литературной гениальности». Кто-то читал и в тот момент, когда на пороге возник Анхель. Поднял руку в знак общего приветствия и, дабы не перебивать читающего, аккуратно просочился между телами и сел на пол, как раз напротив нас с Барбарой.