Выбрать главу

И вот посреди всего этого история Меуччи вспыхнула для меня крохотным огоньком в полной мгле, и я, выйдя в тот вечер из дома Эвклида, принялась вертеть в голове и так и сяк все, что узнала. Мне показалось в высшей степени странным, что та женщина просто взяла и подарила кому-то вещь, прежде столь ревниво охраняемую. Очевидно же, когда ее прижало как следует, документ она продала, и продала за немалые деньги, — я больше чем уверена, что мой друг не имел возможности сделать ей щедрое предложение. И я ломала голову, что мы будем делать, если нам повезет и мы выйдем на нового владельца документа, с нашими-то пустыми карманами. Но с этим мы уж как-нибудь разберемся. Важнее было то, что я шагала, чувствуя себя по-другому. Смотрела на встречных и задавалась вопросом: нет ли среди них того, кто теперь хранит этот документ? Может, он даже лежит у кого-то из них в кармане. Интересно, этот человек догадывается о том, что мне теперь тоже об этом известно? Это были странные ощущения, клянусь вам. Приходилось видеть голограмму? Трехмерные образы, возникающие под воздействием лазерного луча. Когда я была любовницей преподавателя физики в Политехе, мы часто укрывались в его лаборатории, и как-то раз он продемонстрировал мне такую голограмму. Изображение возникло перед нами в трех измерениях, как и любое физическое тело, расположенное в пространстве. Это было так красиво, что я не смогла устоять перед искушением и попыталась потрогать образ рукой, однако нащупала лишь пустоту. Изображение стояло перед моими глазами, но его не было. Точно так же и я чувствовала себя в Гаване того года: как голограмма, проекция самой себя. Временами же меня и вовсе охватывал страх, что если кто-нибудь протянет ко мне руку, то немедленно обнаружит, что меня нет, что я не существую. Однако в тот день, когда я узнала о Меуччи, голограммами внезапно стали другие — те, кто вместе со мной двигался по улице.

Вы понимаете? Теперь я была посвящена в историю, которая представляет интерес для мира науки, для людей в других странах, и это возвращало мне существование, делало меня в некоторой степени значимой. Да. Еще неделю назад в моей жизни не происходило ничего интересного. Но все стало меняться именно в тот день, когда я впервые услышала имя Меуччи, прозвучавшее в том разговоре, который я пересказала Эвклиду. Как я попала на тот ужин? Сейчас я вам быстренько расскажу.

За некоторое время до этого я случайно познакомилась со второй переменной нашего уравнения. Его звали… скажем, Анхель. Да, именно это имя подойдет как нельзя лучше. С ним все всегда происходило по чистой случайности. В один прекрасный день, выйдя с работы, я шла пешком по Двадцать третьей улице, как вдруг какая-то пронесшаяся мимо сила швырнула меня на землю. Ошеломленная и растерянная, я только смотрела, как удаляется велосипедист, который на ходу вырвал у меня портфель. И тогда я услышала за спиной голос и, обернувшись, увидела своего ангела-спасителя: он помог мне подняться и любезно спросил, не желаю ли я промыть ссадины. Он живет совсем рядом.

Тот велосипедист никогда не узнает, как благодарна я ему за ту выходку. Я не была знакома с Анхелем, хотя уже тысячу раз встречала его на улице. А он был красив. Худой, с рельефной мускулатурой. Смуглый, но при этом светловолосый. И волосы у него были длинными. Не скрою, обожаю мужчин с длинными волосами. Я его встречала примерно в этих местах, и выглядел он всегда очень усталым, словно голова у него набита чем-то настолько тяжелым, что мешает ему ходить. Когда я была маленькой, мама говорила, что у Энтони Перкинса такая походка, словно он ступает по яйцам. Я никогда не понимала этой фразы, однако Перкинс с тех пор стал для меня человеком, ступающим по яйцам. И надо же, когда я задумалась об Анхеле, я поняла, что он тоже ходит так, будто наступает на яйца. Медленно. Осторожно. В тот день я пошла к нему домой. Там никого не было, так что я спокойно, не торопясь, вымыла руки и коленки. Перед уходом, чтобы навести мосты, я сказала ему, что он всегда может зайти ко мне на работу, и вообще я должна ему кофе. Он заверил, что я также могу заходить к нему. И — чао-чао.