Через какое-то время я вышла. Леонардо сидел на оградке при входе в гараж и курил. Я села рядом, но он на меня даже не посмотрел. Я тоже не смотрела на него. Докурив, он бросил окурок на мостовую и только тогда заговорил, по-прежнему на меня не глядя. Сказал, что очень сильно любил Маргариту, но она влюбилась в Анхеля, и они с ней остались только друзьями. Что Барбара сначала ему нравилась, но не так чтобы слишком, и они ни разу не переспали: она многое обещала — публикации, путешествия, но, честно говоря, ему не слишком-то и хотелось ехать в Италию и выводить свое с ней знакомство за пределы книжных полок. Что я ему нравилась, и что именно поэтому он со мной и переспал, и да, его задевало, что я предпочла Анхеля, и что, конечно же, он переспал со мной еще и по этой причине. Что еще ребенком он побывал в центре Земли и путешествовал на «Наутилусе» с капитаном Немо, из-за чего и решил стать писателем. Но у него нет документа Меуччи. Маргарита говорила, что он у Анхеля. И Лео поднял на меня взгляд: «Сыном тебе клянусь, Хулия». Я тоже посмотрела на него, глубоко вздохнула и поднялась. Снизу до меня долетел его голос, спрашивающий, что, как он понимает, на этом наш с ним договор окончен? «Ты слышал об эффекте бабочки?» — спросила я, и он отрицательно покачал головой. Я сказала, что у Анхеля документа нет, что, по всей видимости, Маргарите захотелось позабавиться и ему она тоже сказала, что отдала документ другому. «Маргарита-бабочка», — подвела я черту и пошла прочь, бросив напоследок «чао». Лео спросил, не хочу ли я, чтобы он подвез меня на велосипеде до ближайшего светофора, где можно словить попутку, но я, не останавливаясь и не оборачиваясь, изобразила «нет» рукой. Тогда он крикнул, можно ли ему позвонить мне завтра. Тут я остановилась и с улыбкой посмотрела ему в лицо: он может звонить мне, когда захочет, сказала я, в любом случае, телефоны в Гаване почти не работают, особенно когда они нужны. И ушла.
Пуанкаре говорил, что есть вопросы, которые ты ставишь перед собой, а есть те, которые встают сами собой. В данный момент передо мной встал вопрос: у кого, черт подери, документ? Когда я той ночью добралась до дома, в квартире было уже темно. С одной стороны доносился храп отчима, а с другой — скрипела пружинами кровать моего брата и его жены. Мне постелили на диване. На кухне меня ждала мамина записка, что ужин в холодильнике. Я попыталась поесть, но острый запах куриного помета, который шел от клетки в углу, и мое глубокое расстройство напрочь отбили аппетит, так что я налила себе стакан воды и вышла с ним на балкон. Там моему взору, как обычно, предстали веревки с бельем на доме напротив.
Я ничего уже не понимала. Если документ действительно был у Леонардо, но он до сих пор не продал его Барбаре, то, вероятно, потому, что он и в самом деле рассчитывал на поездку в Италию или на публикацию за границей. Не знаю, в любом случае документ служил гарантией, разменной монетой. Сукин сын.
Если документ у Эвклида, то я только что сама вложила его в руки Барбары — идеального покупателя, и Эвклид вполне способен обтяпать это дело в одиночку: как ни крути, однажды он уже вонзил нож мне в спину, опубликовав под своим именем мою работу. Сукин сын.
Если же манускрипт у Анхеля, значит, мой суженый настаивал на необходимости поддерживать контакт с Барбарой, планируя получить с нее деньги; потому что на самом деле ему нужна я, а итальянка всего лишь вероятный кошелек. Сукин сын.
Я уже ничего не понимала. Единственное, что мне было совершенно ясно, так это то, что как ни крути, но и Барбару, и меня — нас обеих использовали. Понимаешь? Внезапно во мне проснулся какой-то странный инстинкт женской солидарности или бог его знает чего еще, но что-то странное. Барбара, с ее улыбочкой, неудержимыми сиськами и приглашениями в рестораны, превратилась в курицу, несущую золотые яйца. Понятно, что она охотится за документом, но верно и то, что она втюрилась в Анхеля, а он этим воспользовался. Нехорошо. Нет, мне это совершенно не нравилось. Что ж, я приняла решение: теперь все изменится.