В Сараеве в начале XX века насчитывалось, по разным данным, от шестидесяти до восьмидесяти тысяч человек. Здесь царила такая же мешанина национальностей и религий, как и во всей Австро-Венгрии: рядом жили боснийцы-мусульмане, сербы-православные, хорваты-католики и представители многих других народов.
Сараево тогда было (а возможно, остается и поныне) самым большим европейским городом с ярко выраженными восточными чертами. Особенно это чувствовалось (и чувствуется) в одном из районов — «турецком главном городе» Башчаршии. Башчаршия появилась еще в XV веке. Это действительно небольшой городок из одноэтажных, покрытых черепичными крышами мастерских, магазинчиков, кофеен, лавок, которые теснятся на мощенных булыжником улицах. Тут же — мечети с минаретами, небольшие площади с колодцами.
Конечно, сегодня Башчаршия уже не та, что раньше. Во-первых, ее большая часть сгорела во время пожара 1852 года; во-вторых, она превратилась в популярный туристический квартал со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но всё же она дает некоторое представление, как выглядело старое Сараево.
За три десятилетия австрийской оккупации Сараево начало меняться. Для жителей Вены, Будапешта, Праги и даже относительно недалекого Загреба оно по-прежнему оставалось глухим углом империи, а имперские чиновники тяготились своей работой «в этой провинции», но постепенно город приобретал европейские черты.
Интернациональная команда архитекторов — немцев, чехов, хорватов, австрийцев — застраивала Сараево новыми зданиями. На рубеже веков появились ранее невиданные в этих краях электрическое освещение на улицах и канализация, открылись офицерское казино (в нем также давали концерты и играл духовой оркестр под управлением Франца Легара — отца знаменитого композитора), театр, кинотеатр и краеведческий музей. В 1908 году в городе появился первый футбольный клуб «Осман», а перед началом войны их было уже целых пять. Но одним из самых главных символов «европеизации» Сараева стала линия электрического трамвая, одна из первых в Европе.
Открытие трамвайной линии состоялось 1 мая 1885 года. Злые языки утверждали, что старомодный император Франц Иосиф подозрительно относился к «электрической повозке» и именно поэтому первую в империи трамвайную линию построили не в Вене, а в провинциальном Сараеве — решили посмотреть, что из этого выйдет.
Возможно, это соответствует действительности — Франц Иосиф прослыл в истории человеком, не принявшим технического прогресса. Он не пользовался пишущей машинкой, телефон на всякий случай приказал убрать в туалет, не ездил на автомобиле и не признавал водопровода — до конца жизни мылся в складной ванне, которую наполняли водой, принципиально не пользовался лифтами и не любил электрического освещения.
Однако на торжественную церемонию по случаю пуска «электрической повозки» в Сараеве император всё-таки пожаловал лично. Вскоре трамвай стал одной из достопримечательностей города. До сих пор в книжных магазинах столицы Боснии можно найти репродукции открыток тех времен с трамваем на фоне «городского пейзажа», а у букинистов — и сами открытки, печатавшиеся сотнями.
Жители Сараева отнеслись к трамваю одновременно с восхищением, удивлением и опасением. Известный кинорежиссер Ратко Орозович (во времена социалистической Югославии он, кстати, участвовал в съемках масштабного художественного фильма о покушении на эрцгерцога Франца Фердинанда) рассказал автору этой книги замечательную историю, которая довольно точно передает нравы того времени.
Дед Орозовича служил одним из первых водителей сараевского трамвая. Поначалу на остановках пассажиры (исключительно мужчины!) по восточному обычаю перед посадкой в трамвай снимали обувь и ехали без нее, а доехав до места назначения, интересовались: как же теперь быть с их туфлями?.. На это водитель, пожав плечами, отвечал: «Покупайте билет и езжайте за ними туда, где вы их оставили». Удивительно, что обувь на остановках никуда не пропадала — то ли воров в тогдашнем Сараеве было меньше, то ли просто никому в голову не приходило стащить туфли горе-пассажиров. Только через некоторое время жители наконец привыкли к тому, что в трамвай можно заходить в обуви.
На статус Боснии и Герцеговины в Австро-Венгерской империи сильно повлияли противоречия и споры между Веной и Будапештом. С одной стороны, были попытки включить ее в состав Венгерского королевства, но в Вене этому категорически воспротивились. С другой стороны, венгры так же активно возражали против вхождения Боснии в состав Австрии. В итоге новой провинции был придан особый статус — она стала «коронной землей», напрямую подчинявшейся имперским властям. От их имени Боснией управляло Министерство финансов монархии Габсбургов — в нем было создано специальное Управление по Боснии и Герцеговине.
Нельзя, конечно, сказать, что эти самые власти установили в Боснии режим слишком уж сурового национального гнета и тем более геноцида. 17 февраля 1910 года провинции была дарована конституция. Она предполагала созыв парламента — Сабора, причем на конфессиональной основе: 31 место в нем закреплялось за православными, 24 — за мусульманами, 16 — за католиками, 1 — за евреями.
За депутатские мандаты боролись «национальные» партии — Хорватская католическая, Мусульманская народная, Сербская народная организация, Мусульманские демократы и т. д. Впрочем, парламент скорее играл роль органа местного самоуправления — депутаты не имели права разрабатывать и принимать законы, а также контролировать работу правительства. Всё полностью оставалось в руках императора и имперского кабинета министров.
Гражданам гарантировались конституционные права, правда, с оговоркой, что в условиях чрезвычайной ситуации они могут быть ограничены или даже отменены. Провинция получила собственные герб и флаг.
Власти достаточно терпимо относились к языкам и религиям новых подданных. Естественно, языком государственного управления стал немецкий, а число имперских чиновников в Боснии всё увеличивалось. Австро-Венгрия вообще считалась одной из самых бюрократических стран Европы (в этом она соперничала с Россией), и количество имперских чиновников, как утверждали, превышало даже численность армии. Так что если в 1878 году в Боснии насчитывалось всего-то 120 турецких «управленцев», то в 1908-м число «государственных менеджеров», представлявших австро-венгерскую монархию, приближалось уже к десяти тысячам. Правда, надо признать, что и дел у них прибавилось. Имперские чиновники были в основном австрийцы, венгры, немцы, чехи, хорваты, поляки.
Православные и мусульмане были недовольны явным покровительством, которое империя оказывала католикам. В Боснию из других частей монархии даже завозили католическое население. Сначала, еще во время режима оккупации, были ликвидированы школы при православных храмах (и обучение на кириллице) и мечетях. Образование получило светский характер. Но потом православные и мусульмане всё же добились права обучать детей соответственно при храмах и мечетях.
Еще со времени оккупации перед имперскими властями довольно остро встал вопрос, как официально называть то население, которое проживает в Боснии и Герцеговине. Особую опасность для Вены и Будапешта представлял панславизм — идеология объединения южных славян угрожала подрыву и развалу «двуединой монархии». Поэтому еще в восьмидесятых годах XIX века министр финансов империи и наместник Боснии (1882–1903) Беньямин фон Каллаи, венгр по национальности и историк по образованию, выдвинул теорию «боснийской идентичности».
Согласно ей, все боснийцы (бошняки) принадлежат к единой нации, говорят на одном, боснийском языке и исповедуют три религии, которые пользуются равными правами. В 1891 году в Сараеве начала выходить газета «Бошняк» — рупор этой идеологии. Впрочем, тогда особого успеха она не имела, и только в 1990-х годах, во время распада социалистической Югославии и начала межнациональных войн на ее территории, идеология «боснийской идентичности» снова была взята на вооружение руководством уже независимой Республики Босния и Герцеговина.
