Объективно уровень жизни сербских крестьян в Боснии часто был не ниже, а то и выше, чем у тех, кто работал на земле «матери-Сербии». Но жгучее чувство национальной униженности, возмущение аннексией Боснии, ненависть к напыщенным и холодным имперским «правителям» их страны, идеи «сербского патриотизма» и «югословенства», перемешанные с распространявшимися тогда по всей Европе социалистическими и анархическими идеями, сдобренные нетерпением и радикализмом, характерными для молодых людей, — всё это и создало тот гремучий «боснийский коктейль», который урчал, кипел и бурлил несколько лет, чтобы потом с грохотом взорваться.
Начало 1912 года в Боснии и Герцеговине было бурным. Вообще-то началось всё в соседней Хорватии. Хорватским баном (губернатором) назначили Славко Цувая (известный югославский писатель Мирослав Крлежа писал, что он выслужил себе титул барона за издевательство над соотечественниками). Цувай сразу же распустил местный Сабор. В апреле 1912 года в Хорватии был установлен комиссариат с отменой всех конституционных гарантий. Комиссаром был, естественно, назначен Цувай. От политических партий под угрозой роспуска потребовали пересмотреть их программы, а газеты попали под гораздо более жесткую цензуру.
Газета «Русское слово» сообщала 5 апреля (23 марта) 1912 года:
«Венгерским правительством в Хорватии сделан крутой поворот в сторону репрессий против сербо-хорватского движения, в сторону насильственной мадьяризации. Решительность принятых репрессий делает этот поворот равносильным введению диктатуры. Хорватский бан Цувай, переименованный отныне королевским комиссаром, пользуясь новыми полномочиями, начал с того, что отменил действие конституционных гарантий.
Введена предварительная цензура. Редакциям газет предъявлены требования в четырехдневный срок внести залоги по 5000 крон. Свобода союзов и собраний отменена. Штаты жандармерии усиливаются. Организованный Цуваем для перлюстрации частной переписки «черный кабинет» открывает отделения во всех городах Хорватии. Возможно, на днях будет объявлено осадное положение».
В феврале «реформы» Цувая привели к тому, что на улицы вышли возмущенные студенты и учащиеся старших классов. Эти события остались в истории под названием «забастовка учеников». Сейчас бы их назвали «хорватской» и «боснийской весной».
Еще в 1911 году сараевские гимназисты создали две группы — сербскую и хорватскую (вторую, кстати, возглавлял будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Иво Андрич — тогда гимназист седьмого класса). А в конце того же года была образована «Сербско-хорватская прогрессивная организация». Ее участники носили значки с сербским и хорватским национальными флагами. Кстати, не все сербы и хорваты среди гимназистов и прочих учеников поддерживали это объединение. Были и такие, которые называли «значкистов» «предателями» своего народа.
Принцип, однако, сразу же вступил в эту организацию. В одном из писем другу в апреле 1912 года он сообщил, что они подвергаются серьезным нападкам со стороны «великосербов»: «Они сразу начали на нас нападать и в самых крепких выражениях заявлять нам, что мы не сербы. Мы сделали всё, что могли, чтобы уладить это дело и положить конец этой безумной и никому не нужной ненависти».
Однако на демонстрациях в Сараеве и сербы, и хорваты, и мусульмане выступали вместе. 21 и 22 февраля молодежь под руководством прибывшего из Аграма (Загреба) студента университета Луки Юкича, хорвата из Боснии, вышла на улицы города. Узнав накануне о готовящейся акции, некоторые родители запирали своих детей дома или отбирали у них ботинки, так что, как вспоминали очевидцы, «молодежь сбегала из дома, и на манифестацию вышли даже неполно одетые».
С пением панславянского гимна «Гей, славяне!» (потом он будет гимном социалистической Югославии) демонстранты дошли до центра города, где сожгли венгерский флаг (Хорватия принадлежала к землям венгерской короны). Начались столкновения с полицией. «Как только подожгли флаг, со всех сторон побежали полицейские, которые скрывались на соседних улицах и во дворах домов», — вспоминал один из участников. Они хватали и били и демонстрантов, и простых любопытных. Раздавались и револьверные выстрелы. В ответ в полицейских летели камни.
Многие вспоминали, что Гаврило Принцип был одним из самых активных участников этих столкновений. В первый день он дрался с полицией и получил удар саблей (скорее всего, плашмя, иначе его судьба сложилась бы совсем по-другому). Как сообщает Драго Любибратич, «вся одежда на нем оказалась разодранной».
Доброслав Евджевич оставил описание одной из сцен этого «уличного боя» с участием Принципа. Она кажется слишком уж лубочной; Принцип, подобно герою старинных сербских песен, появляется в самый трудный момент и одерживает победу над полчищами врагов. Тем не менее приведем и это свидетельство:
«Когда на нас набросились полицейские, мы начали отступать перед их численным превосходством, пока на них не прыгнул Принцип. Он бросился к ним с криком, который был похож на боевой клич доисторических людей. Испуганные противники сначала остановились, а затем в панике оставили поле боя. Тогда я понял, что Гаврило в решающую минуту не остановится на полпути».
На другой день Принцип опять шел в первых рядах демонстрантов, направлявшихся в больницу, чтобы навестить студента, раненного в столкновениях. Когда они возвращались, полиция попыталась арестовать Юкича. Снова завязалась драка. Студенты начали разбирать мостовую на булыжники, но тут подоспели депутаты боснийского Сабора и уговорили их разойтись. В это время подошли войска и начали окружать демонстрантов. Но кто-то вдруг запел гимн Австро-Венгрии, и его подхватили все остальные. Солдаты и офицеры встали по стойке смирно, не смея тронуть демонстрантов. Так, с пением гимна, они разошлись.
«Боснийская весна» была подхвачена в Хорватии. В марте загребские студенты заняли университет и вывесили черный флаг. По одной версии — из-за своих симпатий к анархии, по другой — как предупреждение, что на силу они будут отвечать силой.
Посредниками между студентами и полицией выступили преподаватели. После переговоров полицейские отступили с университетской территории, а студенты освободили захваченные помещения. Но демонстрации протеста продолжались в городе еще долго.
Волнения в Сараеве и Загребе не прошли для их участников бесследно. По университетам, гимназиям и реальным училищам прокатилась волна исключений и даже арестов. Некоторые сами уезжали из Сараева.
Иван Краньчевич вспоминал, что в Сараеве среди исключенных не было ни одного серба, потому что власти не хотели в такое сложное время еще больше настраивать их против себя. Но Евджевич утверждает, что из гимназии исключили 11 человек, в том числе его самого и Принципа, то есть как минимум двоих сербов.
Что происходило в это время с Принципом, не совсем понятно. То ли его действительно исключили, то ли он сам бросил гимназию через какое-то время. На суде он объяснил, что не хотел сдавать экзамены в Сараеве. Почему не хотел, у него не спросили. Может быть, потому, что его всё равно «срезали» бы, памятуя о его «заслугах» в февральских выступлениях?
Считается, что именно в это время окончательно сложилась организация, вошедшая в историю под названием «Млада Босна» — «Молодая Босния». Но точная дата ее основания и событие, в связи с которым это произошло, никогда не назывались — понятно почему.
Это было, наверное, одно из самых необычных «заговорщических» обществ. Когда в школе мы «проходили» начало Первой мировой войны и нам рассказывали о выстрелах Принципа и «Молодой Боснии», то она представлялась некоей хорошо законспирированной мощной организацией с руководством, боевыми группами, складами оружия и т. д. Как же иначе можно было убить престолонаследника огромной империи! Многие, вероятно, и сейчас думают так же.
Но эти представления очень далеки от реального положения дел. Ничего подобного у «Молодой Боснии» не было — ни единой документально оформленной политической или экономической программы, ни структуры, ни руководства, ни группы, ответственной за теракты, подобной Боевой организации эсеров или Боевой технической группе социал-демократов в России. В общем, ничего из того, что обычно бывает у политической партии или даже подпольного кружка.