Однако время шло, а признаки беременности у королевы и не думали усиливаться. Встревоженный супруг попросил помощи у иностранных специалистов. Из России пригласили выдающихся русских гинекологов Владимира Снегирева и Александра Губарева. В мае 1901 года они осмотрели королеву и сообщили, что она не беременна, более того, и никогда не была беременна.
Александр не мог в это поверить. Рассвирепев, король потребовал у адъютанта револьвер, чтобы застрелить докторов (он подозревал, что это именно они прервали беременность Драги). Но всё обошлось.
Подробности скандала вскоре стали широко известны — их обсуждали как в кафанах Белграда, так и в европейских газетах. «Противно было читать, как газетная «злоба дня», в особенности устами австрийской печати, трепала имя и репутацию женщины, врываясь в интимнейшую сторону ее жизни, смакуя и расписывая чуть [ли] не альковные тайны, — отмечал Александр Амфитеатров. — Последняя работница-поденщица в сербском государстве имеет естественное, человеческое право на уважение и скромность в отношении к ее женской физической жизни, но королеве сербской в этом было отказано: она почему-то оказалась вне всеобщего закона. Над нею и несчастьем ее злорадно острили, издевались, сплетничали и намекали мерзости. <…> Так и слышится: — Хи-хи-хи! А еще королева! Хи-хи-хи… Вот тебе и королева! Подленькое, злобненькое, беспросветно буржуазное, захолустное подхихикиванье».
В чем-то, конечно, Амфитеатров был прав, но далеко не только австрийская пресса сплетничала об истории с беременностью королевы. Ей с удовольствием и «подхихикиванием» перемывали кости и в белградских кафанах. По одной из версий, королева так хотела ребенка, что убедила себя, что «обнаружила» признаки беременности. Надежной экспресс-диагностики тогда не было, так что медикам потребовалось время, чтобы понять, что к чему. По другой же версии, королева решила сознательно обмануть супруга и народ, и ее мнимая беременность была частью политической интриги. По Белграду ходили слухи: теперь, когда выяснилось, что у венценосной четы не будет детей, наследником престола назначат брата королевы Никодия Луневицу.
Знал ли король о настроениях в стране? Не мог не знать, если о них было известно и в Петербурге, и в Вене, и в Париже. Но он, как заколдованный, шел навстречу своему краху и концу всей династии Обреновичей.
Пятого апреля (23 марта) 1903 года на улицах Белграда была расстреляна демонстрация рабочих и студентов, выступавших против абсолютистских замашек короля. Погибло шесть человек. А спустя два дня Александр в очередной раз отменил конституцию, принятую в 1901 году[12], распустил Народную скупщину, назначил послушных себе людей в сенат. В тот же день он вдруг снова ввел в действие отмененную было конституцию и назначил выборы в парламент на 31 (18) мая. Естественно, сторонники короля выборы выиграли. Но это была его последняя победа. Вскоре Александра и всю династию Обреновичей свергнут поистине ужасным способом.
Наивно, конечно, было бы считать, что к последующим событиям в Белграде привели только обстоятельства, связанные с интригами в королевском дворце и вокруг него, хотя они, конечно, тоже сыграли свою роль. Но были и более глубокие причины.
В Сербии рос и укреплялся новый класс — буржуазия. Ей было тесно в рамках австро-венгерского экономического диктата, требовались новые рынки и новые доходы, а следовательно, новая экономическая политика и новые люди у власти, которые смогли бы ее проводить.
Но экономикой дело не ограничивалось. Не меньшее, а может быть, даже большее значение имел национальный вопрос.
По данным на 1900 год, более двух миллионов подданных Австро-Венгрии составляли сербы. И это не считая Боснии и Герцеговины, в которой православных сербов насчитывалось около восьмисот тысяч (из примерно двух миллионов жителей). О том, как чувствовали себя сербы и вообще славяне в империи Габсбургов, мы поговорим позже. Сейчас важно, что многие в Сербии были убеждены, что их страна должна стать центром объединения разделенных южных славян. Известный сербский географ, этнограф и историк Йован Цвиич говорил о значении боснийских земель: «Для Сербии они также важны, как окрестности Москвы для России».
Оккупация Боснии австро-венгерскими войсками в 1878 году нанесла сильный удар по этой надежде, но не убила ее окончательно. Цель оккупации, безусловно, состояла прежде всего в том, чтобы не допустить объединения Сербии и Боснии. Но де-юре Босния всё еще не являлась частью Австро-Венгрии, а это давало сербским националистам некоторый шанс на пересмотр ее статуса — если не дипломатическим путем, то военным давлением (конечно же, с помощью «братьев-русских») на соседнюю империю.
Однако династия Обреновичей категорически не одобряла подобные идеи. Король Милан не раз давал Вене тайные обещания отказаться от поддержки своих соплеменников в Боснии и не вести среди них панславянскую пропаганду. Хотя после смерти Милана Обреновича отношения между Белградом и Веной стали более прохладными — император Франц Иосиф, сославшись на последнюю волю бывшего короля, даже отказался выдать сербам его останки для погребения на родине, — политика Сербии оставалась вполне проавстрийской до самого конца правления династии Обреновичей, то есть до кровавых событий в Белграде 29 мая (11 июня) 1903 года.
Казалось бы, какое отношение всё это имеет к Принципу, который весной 1903 года еще даже в школу не ходил, а пас овец в своем Обляе? Самое прямое.
Как уже говорилось, к сараевским выстрелам привела длинная цепь определенным образом сложившихся событий и обстоятельств. В этом нет ничего невероятного — то же можно сказать о любом историческом событии. Можно, конечно, спорить, были ли все эти обстоятельства всего лишь случайностями или в них просматривается некая закономерность. Но сейчас речь о другом: очевидно, что без нескольких крупных звеньев в этой цепи покушение на Франца Фердинанца вряд ли состоялось бы. Майский переворот 1903 года в Белграде — одно из важнейших таких звеньев.
Именно после переворота Сербия резко изменила курс, что в итоге привело к ее конфронтации с Австро-Венгрией. Организаторами убийства королевской четы были люди, которые впоследствии имели по крайней мере косвенное отношение к событиям в Сараеве. (Это очень осторожное определение, поскольку написаны горы книг и статей, в которых доказывается, что они-то и являлись главными вдохновителями покушения на эрцгерцога.)
Можно упомянуть еще об одной любопытной детали: боснийские заговорщики, готовившие теракт против Франца Фердинанда, говорили между собой о перевороте в Белграде как примере «тираноубийства»: вот, мол, в Сербии разобрались со своим тираном, почему же мы не можем расправиться с чужим?
Другими словами, от переворота, произошедшего в мае 1903 года в Белграде, веяло предчувствием июня 1914-го в Сараеве. И, присмотревшись, можно увидеть тонкую, но прочную ниточку, связывающую два эти события.
12—13 июня (30–31 мая) 1903 года русские газеты выходили с сенсационными заголовками на первых полосах: «Убийство сербской королевской семьи», «Убийство сербского короля и революция в Сербии», «Белградская трагедия» и т. д. Они не скрывали своего отношения к тому, что произошло накануне в Белграде, — оно было резко отрицательным. Вот лишь несколько цитат.
«Новое время»: «Ужасные вести получены из Белграда. Вчера ночью партия революционеров явилась во дворец и потребовала от короля, чтобы он отрекся от престола в пользу Петра Карагеоргиевича. После отказа короля, застрелившего полковника Наумовича, предлагавшего подписать грамоту об отречении, революционеры зверски умертвили короля Александра, королеву Драгу, ее брата Никодима Луньевица и двух ее сестер…»
12
Конституция Сербии 1901 года считалась по тем временам весьма прогрессивной и либеральной. Тот же Амфитеатров отмечал в записках: «Я застал Белград в медовом месяце упоения новой конституцией и надежд, на нее возлагаемых».