Апис унес с собой много тайн. И одна из них — его отношения с Принципом и другими «сараевскими заговорщиками». Было ли всё так, как он описал? И какую роль в действительности сыграл во всей этой истории упомянутый им в рапорте российский военный атташе полковник Виктор Артамонов?
Апис утверждал, что Артамонов давал деньги на создание сербской разведывательной сети в Боснии, а он использовал эти средства для организации покушения, не поставив в известность русского атташе. То есть формально Артамонов в заговоре не участвовал.
Однако за отработку «русского следа» австрийская и германская пропаганда вплотную взялась сразу же после покушения. Василий Штрандман отмечал в мемуарах: «Всё упорнее и громче раздавались из Вены и Будапешта голоса… о непочтительном отношении российского посланника Гартвига к памяти убитого эрцгерцога, которое якобы выразилось в том, что он не приспустил русский национальный флаг на императорской миссии в день похорон эрцгерцога, и еще ранее, в самый Видовдан, т. е. в день сараевского убийства, будто бы устроил у себя вечерний прием, причем веселье и шум ясно слышались на улице». Австрийские газеты особенно напирали на то, что из окон посольства якобы слышался «звон бокалов». Все эти «разговоры и сплетни» Штрандман называл не только лживыми, но и клеветническими.
Но после начала войны версия о «русском следе» повторялась неоднократно, что легко объяснимо: врага нужно было выставить в невыгодном свете. Например, 25 января 1916 года в австрийской газете «Нойе фрайе прессе» утверждалось, что Россия не только знала о готовившемся покушении, но и подталкивала Белград к его осуществлению. Якобы после захвата Белграда в руки австрийцам попала личная переписка российского императора Николая II и сербского короля Петра I.
Советские историки Михаил Покровский и Николай Полетика в 1920—1930-х годах тоже обосновывали тезис о виновности русского Генерального штаба и в целом «царизма» в сараевском убийстве. Что-то подобное писало и издание «Балканская Федерация» («Federation Balkanique»), выходившее в Вене после войны под покровительством Коминтерна[38].
А австрийский (впоследствии немецкий) писатель Бруно Брем (псевдоним Бруно Клеменс) выпустил в 1931 году роман «Апис и Эсте», в одном из эпизодов которого Апис лично вручал Принципу пистолеты, а из соседней комнаты за этим наблюдал Артамонов, который затем подошел к Принципу и «благословил» его на покушение.
Официальное отношение русского правительства к убийству было, разумеется, негативным. Николай II послал от своего имени венок на гроб Франца Фердинанда. А второй секретарь российского посольства в Вене князь Гагарин, которого посол Николай Шебеко послал в Сараево для получения информации «из первых рук», докладывал: «Здесь, в Сараеве, на месте, еще более проникаешься отвращением к ужасному преступлению. Гнусным злодеем оказался боснийский серб, 20-летний ученик 8-класса сараевской гимназии Принцип. Другой анархист — Чабринович, тоже серб и боснийский уроженец».
Но, конечно, такая реакция ничего не доказывает. Дипломаты для того и нужны, чтобы прикрывать словами дела других служб, зачастую не очень благовидные с точки зрения общечеловеческой морали. Подозрение в причастности к заговору действительно падало прежде всего на полковника Артамонова, о котором упоминал в рапорте Апис. Шлейф причастности к выстрелам Принципа тянется за ним до сих пор.
Виктор Артамонов (1873–1942) занимал должность военного агента в Сербии с мая 1909 года и пользовался большим авторитетом и уважением в сербских военных и политических кругах (характерно, что уже в 1920-х годах он по указу короля Александра был принят на службу в Генеральный штаб армии Королевства сербов, хорватов и словенцев). Так что к августу 1914-го он знал в Белграде всё и всех. Знал, разумеется, и о «Черной руке» и рассказал об этом обществе прибывшему в сербскую столицу Василию Штрандману. «Он, — вспоминал Штрандман, — посвятил меня в работу так называемой «Черной руки», т. е. группы офицеров, частью бывших причастными к свержению династии Обреновичей и считавших свой авторитет первенствующим и неоспоримым в государственных делах».
Сам Артамонов потом не раз опровергал свою причастность к покушению. Делал это и его сын Михаил, в октябре 1988 года отправивший из США соответствующее письмо советскому академику Юрию Писареву.
В 1938 году германский журнал «Берлинер монатсхефте» попросил Артамонова написать небольшой мемуарный очерк о своем пребывании в Белграде, на что тот откликнулся «с большой охотой». «Генерал Артамонов, — отмечала редакция в предисловии к нему, — в ходе борьбы по вопросу ответственности за войну упоминался в непосредственной связи с заговорщиками в Сараеве».
По словам Артамонова, в мае 1914 года он уехал в отпуск в Швейцарию, затем — на адриатический курорт Ловран, где и узнал о покушении, которое «грянуло как гром с ясного неба и побудило много дурных предчувствий». Далее Артамонов подробно описал свой обратный путь в Сербию, причем через пограничную Саву он перебрался в Белград из австрийского Землина (Земуна) только 28 июля, когда Австро-Венгрия и Сербия уже находились в состоянии войны. Перевез его на своем катере немецкий генеральный консул в Белграде граф Шпее.
Что касается причастности России к развязыванию войны, то Артамонов писал (перевод с немецкого историка Игоря Макарова): «Мне досталась роль ее поджигателя и роль в подготовке покушения в Сараеве. В этой легенде меня связывают с полковником Драгутином Димитриеви-чем, звавшимся «Апис», руководителем «Черной руки»…»
Упомянув, что «Черная рука» находилась в оппозиции к правительству и иногда противопоставляла себя династии, Артамонов утверждал:
«Как русскому военному [мне] было бы некорректно поддерживать с Д. Димитриевичем-Аписом иные отношения, кроме официальных… Я встречался с господином Димитриевичем исключительно в его канцелярии в Большом Генеральном штабе… Имена и поступки людей, замешанных в покушении в Сараево, мне стали известны лишь позднее из прессы и литературы…
Еще раз я спрашиваю внепартийный мир, какую выгоду сулили России смерть Франца Фердинанда и его устранение от престолонаследия? Я отвечаю: никакой! И если его смерть явилась причиной или предлогом для мировой войны — войны, которой Россия не желала, будучи не готова к оборонительной, не говоря уже о наступательной войне, то я могу только сказать, что убийство Франца Фердинанда означало для России большое несчастье, от роковых последствий которого она страдает еще и по сей день».
Честно говоря, звучит не очень убедительно, особенно в той части, которая касается его отношений с Аписом. Они, несомненно, не ограничивались официальным статусом. По-другому просто и быть не могло, и вполне можно верить Апису, когда он говорит, что Артамонов давал ему деньги на создание сербской разведывательной сети в Австро-Венгрии, ведь ее информация была крайне важна и для России, главной союзницы Сербии.
Но все эти недоговорки и уловки Артамонова в данном случае имеют не очень большое значение. Зато последний абзац его воспоминаний бьет наповал — России, как и Сербии, не нужна была война, а следовательно, и убийство эрцгерцога. Вряд ли стоит считать, что в Петербурге не понимали, что покушение приведет к военному конфликту.
Не только Артамонова, но и российского посланника в Белграде Николая Гартвига и офицера российского Генерального штаба капитана Александра Верховского (будущего военного министра Временного правительства и комбрига Красной армии), который официально находился в Сербии для изучения опыта участия сербской армии в Балканских войнах и жил в июне 1914 года в белградской квартире уехавшего военного атташе, подозревали, а некоторые до сих пор подозревают в причастности к организации покушения. И снова все эти подозрения упираются в вопрос, на который нет внятного ответа: зачем Петербургу нужно было убийство Франца Фердинанда? Конечно, кто-то из них мог играть в какую-то свою игру, но это уже другая история.
38
Против такой позиции выступил известный революционер, советский деятель и публицист Карл Радек (кстати, он родился в Лемберге (Львове), входившем тогда в состав Австро-Венгрии). 28 июня 1934 года он писал в газете «Известия»: «…молодые сербские националисты, жертвуя своими жизнями, хотели освободить свой народ от австрийской эксплуатации». Радек также упоминал, что австрийцы захватили в Белграде документы, из которых следовало, что сербское правительство пыталось предотвратить переход заговорщиков в Боснию.