Или, например, что эрцгерцогом пожертвовали специально, чтобы начать войну с Сербией. Для этого сербских заговорщиков провоцировали на покушение.
Или что «Черная рука» была связана с определенными кругами в Вене и Будапеште, в которые входили враги эрцгерцога, и фактически по их заказу взялась устранить Франца Фердинанда. Любопытно, что в контексте последних двух версий Чабриновича часто называют австро-венгерским агентом. А Раде Малобабича, как мы помним, в этом подозревала даже сербская полиция.
Есть и другие предположения, еще более экзотические.
Старший сын эрцгерцога Макс незадолго до начала Второй мировой войны выдвинул версию, что следы заговора против его отца ведут в Берлин. Якобы кайзер Вильгельм опасался, что, став императором, Франц Фердинанд превратит Австро-Венгрию из младшего союзника Германии в сильного конкурента. Ныне живущие потомки эрцгерцога, с которыми мы встречались, княгиня Анита фон Гогенберг и герцог Георг фон Гогенберг подтвердили, что такие слухи действительно ходили в их семье.
Некоторые сербские историки, которые оправдывали решение суда в Салониках по делу Аписа и его соратников, предполагали, что и убийство Франца Фердинанда «Черная рука» могла совершить по заказу Берлина. Они ссылались на то, что Апис никогда не был против сотрудничества с Германией и считал, что с ее помощью, равно как и с помощью России, можно решить вопрос южных славян. Апис трижды ездил в Германию, где, в частности, проходил стажировку при германском Генеральном штабе и лечился в санатории. Одним из его хороших приятелей был сербский дипломат, а позже перебежчик и автор книг о сараевском убийстве Милош Богичевич, который остался в Германии. Он якобы являлся связующим звеном между Аписом и теми людьми в Германии, которые заказали убийство эрцгерцога. А потом, тоже якобы с его помощью, Апис налаживал контакты для заключения сепаратного мира с Германией.
Все эти предположения в той или иной степени касаются ситуации на Балканах, отношений между Сербией, Австро-Венгрией и их соседями. Но есть и другие гипотезы. Гораздо более «космополитичные».
Согласно одной из них, решение убить Франца Фердинанда члены «Молодой Боснии» приняли под влиянием, а может быть, и по совету русских революционеров-эмигрантов.
Главный идеолог «младобосанцев» Владимир Гачинович действительно тесно общался с русскими революционерами в Швейцарии, прежде всего с Марком Натансоном — бывшим народником, эсером, будущим основателем Партии революционного коммунизма.
Влияние русского революционного движения на «Молодую Боснию» очевидно. Сами ее участники не раз говорили об этом, а Чабринович вообще пошел кидать бомбу в кортеж эрцгерцога с книгой Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия». Не исключено, что фигуру Франца Фердинанда в качестве объекта для покушения могли подсказать Гачиновичу русские эсеры-эмигранты в Швейцарии.
В 1918 году левые эсеры, в число которых войдет и вернувшийся в Россию Натансон, будут рассматривать возможность проведения «центрального террора» — устранения «ведущих представителей мирового империализма», в том числе кайзера Вильгельма, британского премьера Ллойд Джорджа, французского премьера Клемансо и фигур калибром поменьше — посла Германии в Советской России фон Мирбаха или командующего германскими оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна (убьют в результате только двух последних). Так что нет ничего необычного, если идею покушения на эрцгерцога четырьмя годами ранее тоже подсказали русские социал-революционеры.
Но, во-первых, они не могли сыграть в сараевском покушении другую роль, кроме роли вдохновителей, да и это вряд ли: если кто-то из них и указал Гачиновичу на Франца Фердинанда как на объект покушения, то Принцип и Грабеж сами пришли к этой мысли.
Вокруг версии о «русском революционном следе» за прошедшее время возникло немало мифов. Толи Натансон, якобы подтолкнувший Гачиновича к организации покушения, был австро-венгерским агентом, то ли за покушением стоял вовсе не Натансон, а Троцкий и его люди. А может быть, и не Троцкий, а Ленин и большевики, которые, как известно, стремились «превратить империалистическую войну в гражданскую» и, кстати, в итоге превратили.
Масла в огонь этих слухов добавило и последнее слово Карла Радека на процессе по делу «антисоветского троцкистского центра» в Москве в январе 1937 года. Во многих публикациях приходится читать, что Радек (получивший десять лет заключения) заговорил о некоей тайне, которой обладал Гаврило Принцип, но тут его прервали. «Радеку тогда не дали договорить… — пишет, к примеру, директор исследовательского фонда «Национальный разведывательный центр» Евгений Павлов. — Но, похоже, Троцкий, Зиновьев и Радек знали о готовящемся покушении, знали, какие последствия оно может вызвать, но предпочли молчание, возможно, считая, что война породит ту самую перманентную революцию — эту idee fixe, о которой не уставали говорить Троцкий со товарищи. Во всяком случае, друг Троцкого — Гачинович — не только находился в постоянном контакте с Иличем и Принципом, но и непосредственно руководил ими».
Но на самом деле никто Радека не прерывал, и он без помех договорил свое последнее слово до конца (его стенографическая запись опубликована в сборнике «Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года)», выпущенном тогда же, в 1937 году.
Радек каялся и весьма путано излагал свою точку зрения на виновность троцкизма во всем, в чем только можно, в том числе и в разжигании войны:
«Процесс этот показал два крупных факта: сплетение контрреволюционных организаций со всеми контрреволюционными силами страны. Это один факт… Но процесс — двуцентрический, он имеет другое громадное значение. Он показал кузницу войны, и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну.
Для этого факта какие есть доказательства? Для этого факта есть показания двух людей — мои показания, который получал директивы и письма от Троцкого (которые, к сожалению, сжег), и показания Пятакова, который говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых, они покоятся на наших показаниях…
Мы здесь говорим, потрясенные до глубины, и говорим правду и только правду. И надо еще показать всему миру то, что Ленин — я с дрожью повторяю его имя с этой скамьи — в письме, в директивах для делегации, направляющейся в Гаагу, писал о тайне войны. Кусок этой тайны нашелся в руках сербского молодого националиста Гаврилы Принципа, который мог умереть в крепости, не раскрыв ее. Он был сербский националист и чувствовал свою правоту, борясь за эту тайну, которая охраняла сербское национальное движение. Я не могу скрыть эту тайну и взять ее с собой в гроб по той причине, что если я ввиду того, в чем признался, не имею права выступать как раскаявшийся коммунист, то всё-таки 35 лет моего участия в рабочем движении, при всех ошибках и преступлениях, которыми оно кончилось, дает мне право требовать от вас доверия в одном — что всё-таки эти народные массы, с которыми я шел, для меня что-то представляют. И если бы я эту правду спрятал и с ней сошел со сцены, как это сделал Каменев, как это сделал Зиновьев, как это сделал Мрачковский, то я, когда передумывал эти все вещи, в предсмертный час слышал бы еще проклятие тех людей, которые будут убиты в будущей войне и которым я мог моими показаниями дать средства борьбы против готовящейся войны».
Вот и всё, что говорил Радек о сараевском покушении. Что он хотел этим сказать и зачем вообще вспомнил о Принципе, осталось непонятным. Его речь вообще похожа на словесный поток с вкраплениями слов «изменники», «предатели», «троцкисты», в котором с трудом можно найти смысл.
Возможно, он действительно пытался намекать, что Троцкий несет ответственность и за начало Первой мировой войны, поэтому не случайно «троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну». Или даже имел в виду, что, возможно, Троцкий уже тогда стал орудием «контрреволюционных сил», так что и сейчас его союз с контрреволюционерами не вызывает удивления.