…Казалось бы, австро-венгерские власти сделали всё возможное, чтобы участники сараевского покушения, помещенные в Терезиенштадт, сгинули там без следа, всеми забытые, и никто даже не узнал о последних месяцах их жизни. Но кое-какие подробности об угасании Принципа все-таки со временем просочились через толстые крепостные стены. Во всяком случае, теперь можно представить себе условия, в которых он содержался.
О том, каково быть узником Терезиенштадта, после войны написали два человека, которые сами прошли через крепостные казематы. Первый — осужденный за соучастие в покушении на эрцгерцога Иво Краньчевич, переведенный в Терезиенштадт в марте 1915 года. Он, единственный из всех заговорщиков, отбывавших заключение в этой крепости, пережил войну и увидел распад Австро-Венгерской империи. Второй — австрийский офицер сербского происхождения Чедо Яндрич, осужденный на два года заключения в крепости по обвинению в государственной измене. В марте 1926-го Яндрич опубликовал в сербской газете «Политика» небольшие воспоминания о пребывании в Терезиенштадте.
Условия заключения они описывали так: над узниками физически не издевались, но этого и не требовалось. Сама обстановка, в которую они попадали, была рассчитана на то, чтобы быстро сломить заключенных. Все они заковывались в кандалы весом около десяти килограммов. Правда, Военное министерство распорядилось на время войны снять кандалы с узников — питание заключенных ухудшилось, и носить на себе столько железа они часто не могли уже физически. Однако Принцип и другие осужденные по делу о покушении по-прежнему оставались в кандалах.
В казематах-одиночках, в которых они находились, было темно, сыро и холодно. Ночью в посуде иногда даже замерзала вода. Раз в сутки полагалась прогулка по двору. Осужденные по другим делам имели право на часовую общую прогулку, но Принципа и других заговорщиков выводили на улицу всего на полчаса и поодиночке.
Иво Краньчевич вспоминал, что буквально с каждым днем еды становилось всё меньше. Белье заключенным меняли в лучшем случае раз в месяц, а выдавать мыло вообще перестали. «Из-за цепей я заработал ревматизм, — писал он, — поскольку был неопытным и не знал, что нужно делать. В первую зиму я вешал цепи за кроватью. Они вытягивали тепло из тела, и утром я просыпался, настолько замерзнув, что у меня едва получалось подняться на ноги. Тогда я попробовал класть цепи под одеяло и перед сном согревать их руками. Ночью железо согревалось… и я больше не вставал утром замерзшим. Но это я, к сожалению, понял поздно».
О первых месяцах пребывания Принципа в крепости известно довольно мало. 27 февраля 1916 года газета «Хрватски дневник» со слов некоего австрийского чиновника сообщила, что он болен туберкулезом костей. Известия о военном поражении Сербии его глубоко потрясли, а смерть Чабриновича раздавила окончательно.
Откуда он знал об этих событиях? Не исключено, что о них сообщала ему тюремная администрация. Понятно, что это не облегчало и без того тяжелое существование.
Был, впрочем, еще один человек, который несколько месяцев подряд встречался с Принципом с разрешения тюремной администрации. Более того, он конспектировал свои разговоры с заключенным и оценивал его состояние — как физическое, так и духовное. Естественно, эти записи являются ценнейшим историческим документом.
Впервые их опубликовал хорошо знавший Принципа Ратко Парежанин в 1926 году, а спустя почти 50 лет он же написал к ним предисловие, где рассказал, как, собственно, ему удалось выйти на этого ценного свидетеля последних лет жизни Принципа.
В 1926 году Парежанин служил в Вене атташе по вопросам печати посольства Королевства сербов, хорватов и словенцев. Знакомый журналист, зная, что Парежанин интересуется историей сараевского покушения, познакомил его с психиатром Мартином Паппенгеймом, про которого слышал, что он общался с Принципом в Терезиенштадте.
На встрече Паппенгейм рассказал, что ему как психиатру разрешалось «изучать» различных преступников и для этого иногда беседовать с ними. С февраля по июнь 1916 года он периодически общался с Принципом в Терезиенштадте, несмотря на строгий режим содержания заключенного.
Паппенгейм передал Парежанину свои заметки об этих разговорах и два письма, написанные его собеседником. Парежанин бросил все дела, за одну ночь скопировал бумаги и на следующий день вернул оригиналы владельцу. Вскоре они были опубликованы и стали настоящей сенсацией[44].
Два письма — точнее, записки, — написанные Принципом на сербском языке для доктора Паппенгейма 12 мая и 5 июня 1916 года, не содержат особо важной информации. В первой Принцип сообщает об отношении заговорщиков к идеям социализма и анархизма: «Мы как националисты хотя и читали социалистические и анархистские работы, не так много интересовались этим делом, так как считали, что каждый из нас имеет другую обязанность, национальную обязанность». Во второй записке он поясняет, чем занимались комитаджи.
Принцип, по словам Паппенгейма, сначала отказывался что-нибудь писать для него и согласился только после уговоров. Доктор хотел проанализировать его психотип по почерку. Когда Парежанин спросил Паппенгейма о его выводах, тот ответил: «Чистая абстракция. Идея. У Принципа не было никаких материальных мыслей».
Первая запись доктора Паппенгейма датирована 19 февраля 1916 года. Тремя днями ранее с Принципа сняли цепи. Он сначала рассказывал о своем детстве, семье и книгах, затем о жизни в тюрьме:
«В одиночке очень плохо, без книг, нет ничего, чтобы читать, он ни с кем не общается. Больше всего страдает оттого, что не может читать. Ночью спит не более четырех часов. Всё время что-то снится. Красивые сны. О жизни, о любви, ничего такого страшного. Думает обо всём, особенно о событиях на родине.
Немного слышал о войне. Слышал трагическую весть о том, что Сербии больше не существует. Его жизнь тяжела, Сербии больше нет, «моему народу будет плохо». Мировой войны нельзя было избежать, от этого [покушения] она не зависела… Он хотел отомстить за свой народ. Мотивы: месть и любовь. Вся молодость прошла в таком революционном настроении. Говорит об анархических трудах, которые его побуждали к покушению.
Сейчас думает по-другому. Думает, что во всей Европе возможна социальная революция, потому что ситуация меняется…
С ним плохо не обращаются. Все с ним ведут себя корректно. Признаёт, что месяц назад хотел покончить жизнь самоубийством, повеситься на полотенце. Жизнь тяжелая. Нет надежды. Было бы глупо надеяться. У него раны на груди и на руке (каверны вследствие развития туберкулезного процесса. — Е. М.)… «Такая жизнь, как моя, невозможна».
Тогда около двенадцати часов не мог есть, у него было скверное настроение, вдруг появилась идея повеситься. Если бы была возможность, он бы это сделал…»
Двенадцатого мая они увиделись во второй раз. Принцип сразу узнал Паппенгейма и очень ему обрадовался. Их встреча, скорее всего, проходила в тюремной больнице — доктор пометил, что Принцип находится в ней с 7 апреля.
«Он голоден, еды не хватает. Одиночество. Не выходит здесь на воздух и на солнце. В крепости ходил на прогулки… Больше не существует ничего, на что можно было бы надеяться. Жизнь пропала. Когда он учился, у него были идеалы. Всё, что связано с его идеалами, всё разрушено. «Мой сербский народ». Надеется, что что-то еще может стать лучше, но настроен очень скептически.
Идеал молодости: единство югославянских народов, сербов, хорватов и словенцев, но не под Австрией. В какой-нибудь государственной форме, в форме республики или чего-нибудь похожего. Думал, что возникнет революция, если Австрия окажется в тяжелом положении. Но для такой революции нужно готовить почву, готовить настроение. Раньше тоже были покушения. И их исполнители были героями для молодежи.
Он не хотел быть героем. Хотел только умереть за свою идею. Перед покушением читал какую-то статью Кропоткина: что будем делать в случае мировой социальной революции… Был уверен, что это возможно…
44
Много лет спустя, уже в 1970-х годах, Парежанин попытался узнать о дальнейшей судьбе доктора Паппенгейма, с которым больше не виделся. Ему удалось выяснить, что тот стал профессором Венского университета, а в 1938 году, после аншлюса Австрии гитлеровской Германией, покинул страну. Что произошло с ним потом, неизвестно.