Любуясь восковой красавицей и нацеливаясь на кусок мыла, он бормотал себе под нос:
— Во вторник… нет, не во вторник! А может, во вторник… Да, верно, во вторник!
Он старался припомнить, когда обедал в последний раз. Оказалось, что было это три дня назад.
В светлом и тёплом помещении парикмахер брил очередного посетителя, а сам косился на врага, на замёрзшего дерзкого мальчишку, который стоял у окна, засунув руки в карманы, и явно замышлял какой-то подвох.
Но вдруг Гаврош увидел, что в парикмахерскую вошли два мальчика меньше его: один лет семи, другой около пяти, оба неплохо одетые. Трудно было разобрать, чего они хотят — оба говорили разом. Младший не переставая плакал, а у старшего от холода стучали зубы. Парикмахер сердито обернулся, вытолкал ребят на улицу, ничего не слушая, и крикнул им вдогонку:
— Шатаются зря, только холоду напускают!
Дети, плача, пошли дальше. Тем временем набежала туча, стал моросить дождь. Гаврош догнал ребят:
— О чём плачете, малыши?
— Нам негде ночевать, — ответил старший.
— Велика беда! — сказал Гаврош. — Стоит из-за такой ерунды плакать! Вот глупышки! — И ласковым, но покровительственным тоном добавил: — Идём со мной, мелюзга.
— Пойдёмте, сударь, — ответил старший.
Дети, перестав плакать, доверчиво последовали за Гаврошем. Уходя, Гаврош с возмущением оглянулся на парикмахерскую.
— Бессердечная скотина! — ворчал он. — Сущая змея! Послушай, цирюльник, я позову слесаря и велю нацепить тебе на хвост трещотку.
Парикмахер настроил его на боевой лад. Перепрыгивая через лужу, он увидел старуху с метлой в руках и спросил у неё:
— Сударыня, вы решили покататься на своей лошадке?
И тут же обдал грязью лакированные ботинки прохожего.
— Болван! — злобно крикнул прохожий.
Гаврош высунул нос из платка:
— На кого изволите жаловаться, сударь?
— На тебя! — рявкнул прохожий.
— Контора уже закрыта, жалоб больше не принимаю.
Проходя мимо каких-то ворот, он заметил дрожащую от холода нищенку, девочку лет тринадцати-четырнадцати.
— Бедняга, она совсем раздета. На вот, возьми! — И, сняв с себя тёплый шерстяной платок, он развернул его и набросил на худенькие плечи нищенки.
Девочка с удивлением посмотрела на него и молча приняла подарок. А Гаврош только ещё больше съёжился от холода. Как раз в это время дождь снова припустил.
— Что за безобразие, опять дождь! — вскричал Гаврош. — Это мне уже не нравится. Ну, наплевать! — добавил он, увидев, как нищенка кутается в платок. — Зато ей будет тепло, она теперь как в шубе.
И он пошёл дальше. Дети торопливо семенили вслед за ним.
Проходя мимо булочной, Гаврош обернулся к ребятам:
— Малыши, вы обедали сегодня?
— Сударь, мы с утра ничего не ели, — ответил старший.
— У вас, видно, нет ни отца, ни матери? — тоном взрослого спросил Гаврош.
— Что вы, сударь! У нас есть и мама и папа, только мы не знаем, где они. Мы всё ходили по улице, искали чего— нибудь поесть и ничего не нашли.
— Ну, понятно, — заметил Гаврош, — собаки всё подбирают. — И, помолчав, добавил: — Так вы потеряли родителей? Не знаете, куда они девались? Это не годится, ребятки! Глупо терять старших. Ну что ж, надо всё-таки чего— нибудь перекусить.
Он больше не стал их расспрашивать. Не иметь крова — для гамена дело обычное.
Гаврош остановился и стал усиленно шарить в карманах своих штанов. Наконец он с торжествующим видом поднял голову:
— Успокойтесь, малыши, сейчас мы отлично поужинаем. Он выудил из кармана монетку, втолкнул ребят в булочную и, бросив деньги на прилавок, крикнул:
— На пять сантимов хлеба!
Булочник взял в руки нож и каравай хлеба.
— На три части! — скомандовал Гаврош и с достоинством пояснил: — Нас ведь трое.
Булочник, окинув взглядом детей, собрался было дать им чёрного хлеба, но Гаврош с негодованием крикнул:
— Это что такое?
Булочник вежливо ответил:
— Это хлеб, очень хороший хлеб второго сорта.
— Отрежьте белого, самого лучшего. Я угощаю!
Булочник улыбнулся и стал с любопытством разгляды вать компанию.
— Что вы на нас уставились? Думаете, мы маленькие? — обиделся Гаврош.
Когда хлеб был отрезан, Гаврош сказал детям:
— Ну вот, теперь лопайте!