5
Узкую длинную пленку, извлеченную из бумеранга (профессор оказался прав: там был спрятан миниатюрный фотоаппарат), проявлял Баскин, а Гирис занялся своим фотоаппаратом.
— Ну-с, — наконец услышали мы голос Алексея Алексеевича, — полюбуйтесь. Это местность на пути к вам. Это вы сами стоите, задрав головы. Момент выстрела Василия Ивановича. А это нечто более серьезное… Надо полагать, что мистеры, метнувшие бумеранг, сперва проверили свою аппаратуру контрольным включением и на пленке остался вот этот красавец.
Мы увидели на снимке незнакомца с приплюснутой головой, разительно напоминающей в профиль молодой, растущий полумесяц.
В это время в кают-компанию вошел Василий Иванович Гирис.
— Мой фотоаппарат пуст! — растерянно сказал он.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Робот опускается на дно. Шторм
— Сегодня начнем бурить, — объявил профессор Егорин. И хотя он старался всем своим видом подчеркнуть, что ничего особенного в этом нет, голос его звучал взволнованно.
На борту «Ильи Муромца» у пульта управления разгрузочно-монтажными механизмами остался один Венев. А мы во главе с Егориным, надев акваланги с маленькими радиостанциями, спустились под воду.
— Начали, — сказал Баскин.
— Открываю, — послышался в наушниках голос Венева.
В днище вертолета раздвинулись широкие, как ворота, шторки. Механические руки осторожно выдвинули веретенообразное тело батискафа, и оно повисло над зеленовато-черной бездной.
— Платформу! — скомандовал Баскин. Из трюма показался толстый диск диаметром в несколько метров с отверстием в центре. Мы начали присоединять эту массивную платформу к днищу батискафа. Позже, когда батискаф опустится вниз, платформа ляжет на дно и плотно присосется к грунту, а небольшое отверстие в ее центре станет устьем скважины. Это будет робот-бурильщик.
— Теперь я помогу вам, Алексей Алексеевич, — сказал профессор Егорин и, ловко оттолкнувшись ластами, подплыл к батискафу.
Вдвоем с Баскиным они извлекли из корпуса робота полутораметровый ультразвуковой бур и, просунув его в отверстие платформы, укрепили особым замком.
— Полдела сделано, братцы, — пыхтя объявил Баскин. — Дружней, дружней. Хозяин поднесет нам по чарочке!
— А трубу не сломаем? — забеспокоился Перстенек.
— Ну и всезнайка! — засмеялся Баскин. — Ведь наш бур соединен с прочным гибким шлангом, намотанным на барабане. Это вам, кок, не котлеты жарить! А барабан в батискафе.
Работа кончена. Осмотрели крепления — и наверх, а я сел в аквалет, приготовив к съемке киноаппарат.
Батискаф плавно опустился метров на двадцать и направился к Белой долине. Александр Иванович управлял им на расстоянии, стоя у телевизионного экрана в своей кабине.
Батискаф лег на песчаное дно, и круглая платформа почти полностью всосалась в грунт. Я представил себе, как из платформы выдвигается бур и входит своей ультразвуковой коронкой в дно Тихого океана. Вслед за буром потянулся шланг.
Ультразвуковые частоты, излучаемые им, не позволяют сжать его с боков. Мощный насос вытягивает из-под земли размельченную в порошок породу, собирающуюся снаружи шланга, а внутри бура остается керн — нетронутый столбик грунта. Батискаф уже окутался темным облачком. А скоро вода замутилась совсем. Я выключил киноаппарат и доложил профессору.
— Хорошо, возвращайтесь, — сказал он. — Погода портится, похоже на шторм.
— Я только загляну в ту пещеру, куда скрылся Мауки, — попросил я.
— Но не увлекайтесь!
На предельной скорости промчался я над Белой долиной и сразу нашел знакомый мне вход в подводную пещеру… По-видимому, небо основательно затянуло облаками: даже на глубине двадцати метров почти ничего не различаю перед собою. Пора возвращаться, но что-то неудержимо влечет меня вперед, и я решаю пройти немного вдоль берега, в сторону пролива между Отунуи и Пито-Као.
Приблизился к поверхности океана и хотел уже всплыть, как попал в сильную болтанку; будто вошел над горами в кучевые облака. Машину швыряло, словно щепку, и, если бы я не привязался ремнями, худо пришлось бы.
— Налетел шторм, — услышал я голос профессора. — Мы взлетаем. Ожидайте нас в районе Белой долины. — Голос Егорина звучал все тише, вероятно, «Илья Муромец» уже отделился от воды. — Не уходите далеко.
Я перестал слышать Егорина: связь прекратилась, а выбрасывать сейчас, в такую погоду, плавучую радиоантенну было рискованно. Да и к чему? Шторм как быстро поднялся, так же быстро и стихнет… А я могу воспользоваться вынужденным «отпуском» и совершить наконец давно задуманную подводную прогулку вокруг острова.
Плыву вокруг Отунуи, зорко всматриваясь в экраны локаторов. Иногда справа появляются голые подводные склоны острова, но я нажимаю на педаль руля поворота, и скалы послушно отходят.
В какое-то мгновение ощущение одиночества оставляет меня.
Я еще не уверен, что увидел кого-то, но уже чувствую, что я не один, и уже встревожен. Потом поворачиваюсь влево и вижу как совсем рядом, то поднимаясь, то опускаясь, плывут два человека в водолазных костюмах. Весь точно собираюсь в комок, но сразу же успокаиваюсь. Ведь всегда пугает неизвестное а я теперь вижу, что один из плывущих — Мауки, и он в том же самом водолазном костюме с прозрачным шлемом, в котором был при нашей первой встрече в Белой долине.
Едва меня заметили мои невольные спутники, как тот, второй, ухватился за ноги Мауки, и они стали от меня уходить.
Теперь я окончательно убедился, что в водолазном костюме Мауки — портативный двигатель. Но сейчас Мауки тащит на буксире своего партнера, и скорость его не так велика. Пытаюсь догнать. Некоторое время спустя мы все трое вплываем в темную пещеру. Включаю фары. Метров двести или даже триста мы плывем в огромной пещере, потом купол ее как бы обрывается, и вот над головой у меня темно-фиолетовое небо.
Вдруг в каких-нибудь ста метрах перед собой я вижу узкую палубу подводной лодки. Встреча с ее хозяевами не сулит, конечно, ничего хорошего, и я устремляюсь к выходу.
Но плыву медленно: шторм, перемешивая верхние слои воды, так начинил ее пузырьками воздуха, что местами она напоминала густой рисовый суп. В такой среде звук проходит плохо и дальность действия локаторов уменьшается — приходится быть осторожным, как в тумане. В глубину уйти тоже нельзя: рельеф дна здесь мне неизвестен. И все же удалось скрыться.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Золотые слова, Роберт!»
1
Палату, в которой лежал парализованный профессор Кобрен, скорее можно назвать физической лабораторией — так много здесь приборов и аппаратов.
— Как видите, мы делаем все возможное, чтобы вернуть профессору здоровье, — участливо сказал Стоутмен. — Старик работал с такой нагрузкой… Не мудрено, что надорвался.
Роберт посмотрел на больного.
Три года Роберт Гровер работал со знаменитым Кобреном, лучшим невропатологом и радиологом страны. Пожалуй, это время — самое светлое в жизни молодого ученого. Идеи и проекты учителя целиком завладели им. Ему и сейчас едва ли больше тридцати, но его имя известно в медицинском мире и многим кибернетикам. Больше всего на свете Гровер дорожил временем. «Время следует превращать не в деньги, а в знания!» — эти его любимые слова проникли даже в печать. Сам он никогда не отступал от своего правила, и, когда поиски и эксперименты требовали бессонных ночей, Гровер совсем лишал себя досуга: он научился отдыхать, размышляя.
Однажды он побоялся прыгнуть с парашютной вышки, но его проекты и опыты отличались такой смелостью, что у многих его коллег старшего поколения захватывало дух.
Они познакомились с Кобреном на международной научной конференции, посвященной проблемам изучения мозга. В просторном фойе Московского университета было шумно и людно. Роберт стоял у входа в актовый зал, когда к нему подошел коренастый невысокий человек с крупной головой и седой старомодной гривой длинных волос. Мохнатые седые брови нависали смешными козырьками над живыми черными глазами. Толстый большой нос с черными крапинками выглядел как-то грозно. Чувственный рот наводил на мысль о чревоугодии.