— Я чувствую, как худею, растворяясь в снимках, — смеялся Хоутон.
— Столько людей в поздний час… — заметил Евгений Николаевич, привыкший проводить ночи в обсерватории и потому удивленный больше всех.
— Гаянцы любят ночь, — ответила Эла. — Сегодня же в небе соревнование художников света, и всем хочется посмотреть и оценить их мастерство.
— Оценить? — переспросил практичный Боб.
— Да. Многие зрители сообщат свое мнение в вычислительный центр, который и определит, кому присудить победу.
Зашел разговор о земной культуре, искусстве, особенно о литературе.
— Скажи, ани, почему ты взял с собой только одну книгу? — спросила меня Эла, вспомнив рассказ Шелеста о нашей подготовке к вылету в Москве.
— Командир предупредил, что можно взять из личных вещей лишь несколько сувениров… Я выбрал часы, фотографии и эту книгу…
— Значит, самую любимую?
— Да, Эла. Ее написал Александр Грин, большой человеколюб и выдумщик…
— Я прошу, ани, — Эла умоляюще посмотрела на меня, — читай и переводи ее мне. Ладно? Хочу знать, что написано в ней.
— Ладно, Эла.
Побродив немного, мы подошли на площади к первому попавшемуся Гравитомобилю и улетели.
В машине, бесшумно летящей в ночном разукрашенном небе, мы почему-то притихли. Эла не прерывала наших раздумий: мы уже стали привыкать к деликатности Гаянцев, к их умению угадывать тональность настроения.
Лишь когда Гравитомобиль опустился у нашей виллы на берегу озера Лей, Эла обняла нас поочередно и с не свойственной ей грустью сказала:
— У меня три таких сына… Очи улетели вместе. В космос. А в Будущее нельзя смотреть, как в зеркало… Навещайте нас, ани, когда захотите.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дворец Человека
1
Сегодня наше первое выступление в Народном Совете. За нами прилетел Рат.
— Ты решил стать нашим постоянным водителем? — улыбнулся Боб.
— Я с целью выпросил эту должность, — признался Рат. — Не только мне, но и моей машине полезны встречи с землянами… Расширяется диапазон испытания гравитомобиля, ани.
Вскоре прилетел Ган.
— Долгожитель, — сказал Шелест, — свой первый официальный визит в столицу нам хотелось бы начать с посещения Пантеона.
— Прекрасно, ани! Уважение к предкам — дорогая для Гаянцев традиция. Я разрешил сегодня аппаратуру связи в наших гравитомобилях и в общественных местах включить в общую вещательную сеть. За нами наблюдает Гаяна, ани.
Шелест невольно окинул взглядом себя и нас: мы были одеты в превосходные черные «земные» костюмы, в шляпах, при галстуках — таково было распоряжение командира, пожелавшего представить свой экипаж, так сказать, в форме номер один.
Я и Глебов, вероятно, показались ему безупречными, но Хоутон расстегнул воротничок и приспустил узелок галстука Шелест моргнул ему, и сметливый Боб поспешно придал своему «ошейнику» — как он с искренним негодованием величал эту опору мужской респектабельности — должное положение.
— Здесь вмонтирована киносъемочная аппаратура? — спросил Рат, рассматривая бриллиантовую булавку, которую Боб переставил на галстуке.
— Это… — Хоутон запнулся, глянул на командира и мужественно признался: — Нет, украшение.
Рат не совсем понял, но вежливо улыбнулся и переключил свое внимание на сияющие запонки Боба. Рыжая шевелюра нашего друга возмущенно встопорщилась, как у дикобраза, но строгий взгляд командира как бы вновь пригладил ее. Боб в свою очередь задал вопрос:
— Разве это удивительно? У вас я тоже вижу безделушки: брошь на левом плече, даже браслет…
— Это не безделушки. У нас принято носить с собой киносъемочный аппарат с звукозаписью, — Рат потрогал пальцем брошь, — и личный Телепатон, — он показал красивый, замысловато инкрустированный браслет. — А это тоже украшение? — спросил Рат, указывая на наши пояса.
— Нет, — серьезно ответил Боб. — Это механизм для регистрации аппетита…
2
Мы помнили вид Пантеона по энциклопедии Гаянцев, но за то время, что минуло со дня вылета к нам «Тиунэлы», в столице произошло много изменений. Изменился и вид Пантеона. Теперь он размещался внутри самой высокой, после Шу, горы Ивы, тоже находящейся в городской черте.
— Сперва мы «съели» часть ее внутренности, — пошутил Рат, когда машины нашей группы снижались к подножию Ивы, — превращая горные породы в энергию, а потом по решению Совета устроили в ней новый Пантеон.
Лесистая Ива, так же как и Шу, имела вид правильного конуса. Природная ее форма подсказала архитекторам и художникам внешнее решение Пантеона. Читатель догадывается, что у Гаянцев он называется иначе, но я настойчиво продолжаю описание увиденного на Гаяне в земных образах и сравнениях, что позволяет избежать многочисленных комментариев и сносок, украшающих научные диссертации и придающие им убедительность, подобно значкам и медалям, но утомительных в иных случаях…
Сторона Ивы, обращенная к центру столицы, была у подножия как бы срезана на четверть своей высоты и превращена в монументальный вход. Пятидесятиметровая колоннада из темно-серой пластмассы служила основанием большому полумесяцу, лежащему рожками вниз. Фронтон украшали слова: «Истина — это жизнь!»
Многочисленные колонны двумя полукружиями как бы обнимали и площадь у фронтона; высота их постепенно уменьшалась, и возле городского сквера последние трехметровые колонны с той и другой стороны служили пьедесталами для скульптур: юноши — слева и девушки — справа. Их позы создавали впечатление, будто юноша бросил конец газового шарфа, а девушка со смехом только что его поймала.
Над головами входящих действительно развевалась легкая, как паутина, ткань ярко-вишневого цвета.
Перед входом, в центре обширной гладкой и круглой площади, из земли точно вырвалась на дневную поверхность дикая скала с скульптурой: на стреловидной струе пламени взвился в космос первый гаянский звездолет.
Гравитомобили опустились перед фигурами юноши и девушки с шарфом. Мы вышли из машин и дальше двинулись пешком. Командир, а за ним и мы, сняли шляпы. Здесь сотни посетителей. Они бродят, рассматривая горельефы и картины на стенах. И нет у них того мистического настроения, которое охватывает нас в Ново-Девичьем монастыре, Ленинградском некрополе или на любом другом кладбище.
Конечно, там это невольно связано с тем, что нас окружают останки предков. На Гаяне иначе: у них нет обычая хоронить или сжигать в крематориях тела умерших; в специальных устройствах они превращаются в энергию и вливаются в общую сеть, как бы символизируя или ускоряя величайший естественный процесс, происходящий в природе и называемый нами круговоротом веществ.
В гаянском Пантеоне в красивых (и совсем не стандартных, на этот раз!) нишах хранятся микрофильмы, рассказывающие о жизни и трудах крупнейших ученых, писателей, общественных деятелей, в общем, выдающихся тружеников планеты.
Здесь все дышит жизнеутверждающим творчеством и скорее напоминает своеобразную библиотеку, что ли; кибернетический вариант серии «Жизнь замечательных людей», основанной когда-то Горьким и до сих пор выпускаемой московским издательством «Молодая гвардия»…
Ган рассказал, что высшим признанием заслуг Гаянца является помещение его трудов в Пантеоне и еще одно — прямо противоположное тому, что происходит у нас, на Земле. Скажем, после полета Юрия Гагарина тысячи родителей называли своих только что родившихся сыновей его именем. А на Гаяне наоборот: имя человека, признанного всеми достойнейшим, великим, больше не повторялось. Фамилия его продолжала свое шествие в веках, а имя — нет. Таким образом, будь Гагарин Гаянцем — он стал бы «последним Юрием»!