Разлучился я с луною, вне себя я быть хочу:Чаши мне подай, о кравчий, небу вечному под стать.
Нам, кабацким забулдыгам, пить вино разрешено.В том, кто видит мир в руинах, поселилась благодать.
Кравчий, мы впитали душу жизненосного вина,Но уста усладу пьющих не желают уставать.
Хмель сродни душе и крови, не затем ли мудрый врач,Кровь пустив, ее частицы склонен «душами» назвать?
Поутру б опохмелиться, да закрыт питейный дом,Вот и я зову аллаха — «Все способный отверзать!»
Отчего в питейном гомон? Видно, с девушкой-лозойНавои, подобно пиру, любит шашни затевать.
* * *
От синих язв камней разлуки я погорел средь бела дня,Гумно мое заполыхало в ночи от серного огня.
Мою унылую лачугу огонь разлуки озарил,Из-под ее убогой кровли тьму непроглядную гоня.
На коже родинку и алиф ты, взяв индиго, навела;И алифы стал вырезать я, и язвы прижигать, браня.
Для стрел ее метою сделал я сердце — и разбогател:Дороже яхонта отныне стрела любая для меня!
Украсив золотой фольгою обличья роз в моем саду,Она ушла, осенним тленом цветник весенний осеня.
Спасенья от самодовольства я и мечети не сыщу.Я в винном кабачке, отшельник, — там и отыщешь ты меня.
О Навои, пятном родимым она мне заслонила свет,И вот я, раздирая ворот, скриплю каламом, жизнь кляня.
* * *
Сердце кровью из ран обагрить я сумелИ в багряный тюльпан превратить я сумел.
Льдистым взором — рой капель на стрелах твоих —В градин полную горсть остудить я сумел.
Ту луну, что зеницею ока была,Чернотою тоски окружить я сумел.
Гнать меня? Просыпаться не стала она!До утра как собака провыть я сумел.
А узрев пузырьки на поверхности вод,Нежность уст твоих вообразить я сумел.
Хоть небесная мне и грозила карга,Козни злобные предотвратить я сумел.
Знак несчастья на желтом лице НавоиМыслью в желтый тюльпан обратить я сумел.
* * *
О соперники! Вам чаша вожделенья и желанья,Нам — приют тоски недужной и тревоги расставанья.
Я любовью весь истерзан, тело все в кровавых ранах,Будто недруги решили, чтоб платил им кровью дань я.
Дом Фархада и Меджнуна — это горы и долины.Я от их оков свободен в бесприютности скитанья.
В миг, когда младая пери поселилась в сердце мудром,Обернулись безрассудством все дотошные познанья.
Нет, в душе шалуньи этой не вписал я свое я имя:В ней бесследность, безымянность, отраженье без прозванья.
Я сражен любовью насмерть, но — умри сто мне подобных:В сердце, ласковом лишь с виду, не отыщешь состраданья!
Старца древнего, о боже, ты смутила мимоходом;Так пускай пройдет во благе гордость самолюбованья!
Все грехи прости, кабатчик, мне, отшельнику дурному:Мне за зло — добром платил ты с постоянством упованья.
Ты про Навои сказала, будто любит он другую:О творец, бессчетны этих подозрений сочетанья!
* * *
Знайте, что все розы мира — колкости шипов не стоят.Розоцветных вин кувшины — бед хмельных оков не стоят.
Если шах тысячелетье всей подлунной будет править,То и мига униженья дни всех тех веков не стоят.
Все отрады в продолженье жизни сотен поколенийИ минуты лицемерных властных пустяков не стоят.
Коль сандал или алоэ ты швырнуть захочешь в пламя,Дым окутает жаровню — и жаркое дров не стоит!
Все манящие в походы царства дальних небосклоновЕдкой пыли от походных грубых башмаков не стоят.
Ежели в любимой близость длится месяцы и годы,Но соперник есть — услада пары медяков не стоит!
Горний мир небытия ты, Навои, иному мируПредпочти. Все ласки света двух хромых шажков не стоят!
* * *
Луна в носилках, о постой, постой,В моих глазах останься на постой!
Твои глаза убийцами слывут,Но злей их — яд, коварный и густой.
Вздыхать я стал бы у твоих дверей, —Вздох обернется смертной пустотой!
Я стал Меджнуном у второй Лейли.Чудак смешон своею простотой.
Не диво, что полудремотных глазПолудобычей стал певец простой.
На родинку бы милую взглянутьИ захлебнуться счастья высотой.
О Навои, не думай о себе:Твой идол полн бесцельной суетой!
* * *
Зеркало становится водою от лица, что темень гонит прочь.Точно так, как ледяным сосулькам солнца вешнего не превозмочь.
Приподняв платок, ты показала, что равно прелестны лик и стан,Будто это в самый миг навруза, где спешат сравниться день и ночь!
Коль зашить расселины захочешь — в сердце, обращенном в сто кусков,То стрела, сшивающая сердце, станет для тебя иглой точь-в-точь.