Проханов свесил голову. В фуфайке, надломленные руки: будто уснувшая птица. Что-то меня толкнуло за язык, и я без задней мысли вдруг воскликнул с горечью в сердце: так жалко было Анпилова с туго заведенными за спину руками:
"Эх вы, воители! Пошли в бой голоручьем, без штыков, без связных, без явок, без укрытий. Плохо вас, партийных, учил батько Ульянов. Да и что в деревню прибежал Анпилов? Спрятался бы в Москве, ни одна сволочь не сыщет".
Бондаренко оживился.
"А когда иначе-то у нас было? Припекло — и за топор. А уж после давай думать, как в тюрьму поволокут".
"Ничего, друзья! Все на пользу, все в науку, — отозвался Нефедов. — Хорошо тут у тебя в деревне, Володя. Прямо рай. Кабы не жена дома маялась…"
И я тут почувствовал, как мысли Проханова обрели былую ясность и стройность. Он отоспался, выглядел человеком.
"В город надо…"
"Да ты что, Санек? Там сейчас мильтоны улицы подметают. На первом же углу заберут. В тюрьму легко загреметь, да оттуда кто вытащит?"
"В город надо", — повторил Проханов.
"Погоди, Санек! Пусть утихнет".
"Может быть, — вдруг мягко согласился Проханов и стал сам собою, участливым, вкрадчиво-ласковым и безмятежным: взгляд его обрел осмысленность, и с каким-то хозяйским интересом он пошел оглядывать подворье. И без конца повторял:
"Володя, как я хочу жить в деревне. Огурцы выращивать, картошку, встречать солнце, слушать, как прохладными утрами поют птицы, мычат коровы, вопят петухи. Счастливый ты человек. Все… С газетой завязываю. Навоевался. В деревню насовсем… Слышь, чего в избе торчать? Пойдем в лес, тебе поможем, вон сколько нас мужиков. Хоть дров нарубим".
Нет, Проханов не может без того, чтобы не помочь ближнему. У него появился план, и надо было его исполнить.
Смеясь, валили мы березняк, крякая и постанывая, хватались за поясницы, волочили баланы в груд, потом безмятежно отдыхали, уставясь на теплое еще, припорошенное пылью солнце. Последний лист, шурша, скатывался на прелую землю, пахнущую закисшим грибом.
…В избе Проханову не сиделось. И я повез друзей на глухой обмысок петлистой речонки, запутавшейся в высоких тростниках. Заводь была темно-коричневой, на ней недвижно лежали ссохшиеся дубовые листья. Задымил костерок, забулькала вода в котле. Все молчали, боясь нарушить вселенскую тишину. Проханов лежал под деревом, полузакрыв глаза, вроде бы дремал. Я ушел по берегу со спиннингом, поймал щучонку-травянку, случайно угодившую на блесенку. Была в запасе трещина. Заварили уху.
Где-то в Москве очищали от крови улицы, посыпали песком, забивали камеры людьми, тайно закапывали убиенных. Там-сям слышались выстрелы, то без суда. По углам дремуче сутулились танки и бронемашины, торчали солдатские заставы, наглые омоновцы и собровцы, забыв свою честь и товарищей, погибших в Белом доме, пили водку, отпускали подзатыльники субтильным интеллигентишкам, ненавидя их за смуту в столице. Душа милиции, тоже живая, с каждым днем каменела, черствела от грязной работы…
А здесь плескалась рыбья мелочь, гулко хлопая, вставала из тростников на крыло вспугнутая ондатрой утица, дятел над головою долбил корье, нудил и нудил над ухом последний осенний комар.
Боже, какая сумятица чувств, какое тревожное будущее. Закопаться бы в такую щель, забиться, чтобы никто не сыскал.
Подняли стопки. Нефедов пропел:
"Кровь невинная струится по ступеням вниз ручьем…"Выпили, крякнули. Проханов мельком глянул на меня и, закусив ушицей, глядя задумчиво-прозрачно на тихие рыжие воды, сказал ясным голосом:
"В город пора. В Москву надо…"
"Ты что, Саша?" — пытался я возразить.
"В Москву надо. Там все брошены, унылы, подавлены. Газету будем делать, и немедленно. Хоть кровь из носу, нужна газета. Пусть все знают, что мы живем, не раздавлены, не пускаем нюни".
Проханов вскочил, отряхнул брюки от сора.
"Володька, Бондаренко, соби-рай-ся! И немедленно шагом-марш!"
Я понял, что возражать бесполезно.
…Рано утром они уходили, медленно исчезая в распахе деревни. В центре Проханов в сером длинном плаще с кожаной папочкой под мышкой, одесную Бондаренко загребал пыль пристоптанными башмаками, ошую Нефедов катился веселым колобком. Их ждала неизвестная Москва.