загляделся дядя Хаим
на фонарные столбы.
А вокруг столбов окурки,
луж осенних — серебро...
И с гитарой полудурки
ставят даму на “зеро“.
Дядя Хаим с ними ласков,
дождевую ловит пыль...
Он приемлет жизни сказку,
он не хочет в Израиль.
Дождь, просеянный сквозь сито, —
хорошо, что — не пурга.
...Холодна к нему Россия,
а — поди ж ты! — дорога.
ПАМЯТИ СТАНИСЛАВА ПОЖЛАКОВА
Затянуло, будто озеро туманом,
светлую судьбу твою, мой друг...
жизнь была подарком и обманом
и слиняла — журавлём на юг.
Позвонили! И поведали о страшном...
Парк Победы, разделявший нас в быту,
стал — на миг — ненужным и вчерашним:
сквозь него — к тебе я не дойду.
“Осень, осень...“ — мы с тобою тихо пели,
торжеством была “Пора любви“!
Наши руки сникли, задубели.
Наши души разминулись... Позови!
***
Сбереженья, житейские опыты,
утоление жадных утроб, —
всё ушло на последние хлопоты,
на его положенье во гроб.
Он лежал, осаждён поцелуями,
окроплён непрозрачной слезой.
Но рассеять накрывшую мглу его
не сумел даже попик Сысой.
А когда опускали стремительно
в преисподнюю крашеный гроб, —
пела птичка в кустах упоительно,
провожая солдата в окоп.
***
Бессонница... Ночь выела глаза.
Снег за окном танцует вальс фонарный...
На мёртвом циферблате — три часа.
Рассудок гаснет — злой, не элитарный.
Бессонница... Читаю детектив.
Бессмыслица... Короче — порчу зренье.
Желудок отдыхает, хоть — ретив:
работает, не зная несваренья.
Бессонница... Кто прячется в углу?
Икона? Призрак? Или — паутина?
Добро, не уступающее Злу
по версии... Отца и Сына?
Роман Солнцев СТИХИ ШЕСТОГО ДНЯ
АВТОЭПИТАФИЯ
Был весельчак, живого норова...
Родня мне — русичи, татаре...
Сгорел, как верный пес, которого
Не отцепили при пожаре.
В КАФЕ
А.Аникевичу
"Не судите — не судимы будете".
Я согласен — больше не сужу.
С чаем и сухариком на блюдечке
в стороне от музыки сижу.
Пусть там пляшет нечто полуголое...
некто власть ругает в микрофон...
Я всё это видел в годы школьные,
был в студентах злобой вознесен.
Слыл и я державы грозным критиком,
гибелью грозил чрез пару лет.
Бабушки пугались: что за крики там?
Девушки шептались: он поэт!
Но поэт плывет в морях с русалками,
выдувает радуги с пера.
А не ходит с бабами усатыми
на базары, митинги с утра.
Хоть стихи твои взошли на лозунги,
ты обманут — захватили власть
те же люди толстые... а слёзыньки
можешь пить до самой смерти всласть...
***
Ю. М.
В монастыре, припав к порогу,
иль в океане на плоту
в уединении подолгу
смотреть в сырую высоту.
И страстно вопрошать часами,
годами требовать, чтоб Он
поговорил отдельно с вами,
терпеньем вашим изумлен.