Он просто их не воспринимал. Нина Николаевна вспоминает, как однажды Грин играл в московском Доме ученых в бильярд. Неожиданно вошел администратор и попросил "очистить бильярд": Анатолий Васильевич Луначарский хочет поиграть. Все останавливаются, все расходятся, все послушно садятся в кресла — один Грин остается у стола.
"Александр Степанович продолжает игру, как бы не слыша слов администратора. Тот подходит к нему: "Товарищ Грин, я прошу вас освободить бильярд для Анатолия Васильевича. Прошу вас".
Александр Степанович на минуту приостанавливает игру и говорит: "Партия в разгаре, мы ее доиграем". — "Но Анатолий Васильевич должен будет ждать!" — "Так что же, и подождет. Я думаю, Анатолию Васильевичу будет приятнее посмотреть хорошую игру, чем видеть холопски отскакивающих от бильярда игроков. Прав ли я?" — обращается он к своему партнеру. Тот кивком выражает свое согласие. "Но ведь это для Анатолия Васильевича!" — тщетно взывает администратор. "Тем более, если вы не понимаете", — бросает Александр Степанович и продолжает игру. В это же мгновение в бильярдную входит сопровождаемый несколькими лицами Луначарский. Администратор с растерянным видом бросается к нему, пытаясь что-то объяснить. "Не мешайте товарищам играть", — останавливает его Луначарский, садится в кресло и наблюдает за игрой".
А что ему еще оставалось? Не скандалить же!
Они его не трогали, но и помощи никакой он от них не дождался, когда за горло взяла нужда.
И всё же самый сильный удар по писателю во второй половине 20-х годов нанесло не государство, не большевики, не РАПП, не цензура, не критика, а частное издательство "Мысль", которое возглавлял Лев Владимирович Вольфсон и, как знать, если бы не затянувшаяся тяжба с Вольфсоном, Грин прожил бы гораздо больше.
Вольфсона звали маленький Гиз. Тут была игра слов. ГИЗ — Государственное издательство и Гиз — всемогущий герцог.
Он появился перед Гринами летом 1927 года. Приехал к ним сам в Феодосию. От предложенных им перспектив захватывало дух. Пятнадцатитомное собрание сочинений, в твердом переплете, на отличной бумаге, тиражи, гонорары, аванс. После неудачи с "Бегущей" это казалось счастьем.
Получив от Вольфсона первые деньги, Грины поехали сначала в Ялту, а после в Москву, в Ленинград, в Кисловодск и снова не отказывали себе ни в чем. Жили в дорогом пансионе, наслаждались материальной независимостью. Александр Степанович купил Нине Николаевне золотые часы, они даже стали присматривать себе в Феодосии виллу — надежды на благополучную жизнь с новой силой воскресли в них. Но то были их последние счастливые дни.
О том, что произошло дальше, судить с полной уверенностью довольно сложно. Вл.Сандлер считал, в конфликте Грина и "Мысли" виноваты обе стороны. Нина Николаевна Грин звала Вольфсона негодяем и обманщиком. Ю.А.Первова полагала, что виновата советская цензура. Весьма дурно отзывался о Вольфсоне Николай Чуковский. Прочие мемуаристы отмалчивались. Но вкратце дело обстояло так. Вольфсон издал восемь томов из пятнадцати. На плохой бумаге и в мягком переплете. Дальше застопорилось. Ни новых томов, ни новых денег — права проданы.
Потом Вольфсона арестовало ГПУ. Об этом факте речь идет в переписке между Грином и Сергеевым-Ценским, товарищем Грина по несчастью. Сергеев-Ценский также заключил с Вольфсоном договор.
"Многоуважаемый Александр Степанович!
Как-то надо было стараться гораздо раньше, и мы раньше смогли бы развязаться с "Мыслью". Дело обстоит так: Вольфсон арестован в "даче взятки" какой-то типографии, арестован ГПУ… это значит, Вольфсона мы с Вами не увидим долго. Между тем конечно ни Вы, ни я — мы не виноваты в несчастье Вольфсона: не мы давали ему взятки и не мы от него получали".
Тем не менее, произошло удивительное: Вольфсона скоро выпустили. Грин сразу кинулся с ним судиться. Для этого наняли юриста из Союза писателей Н. В. Крутикова. Крутиков уверял, что все будет отлично, но раз за разом дело проигрывал. Грин был вынужден тратиться на дорогу и судебные издержки, но беда была не только в этих неудачах и тратах, и здесь необходимо на время маленького Гиза оставить и вновь вернуться к теме "Грин и вино".
2.
Условия "договора", заключенного после переезда из Петрограда в Феодосию между Ниной Николаевной и Александром Степановичем касательно предмета его несчастной страсти, были такими: Грин не пьет в Феодосии, но имеет право выпивать, когда едет по литературным делам в Москву или Ленинград. Александр Степанович широко этим правом пользовался, и в своих мемуарах Нина Николаевна оставила немало горьких страниц, посвященных пьянству мужа во время таких поездок. Она старалась всегда ездить вместе с ним, потому что хоть как-то могла его сдержать или по меньшей мере проследить, чтобы он благополучно лег спать.