Дмитрий Нечаенко
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ГОЛЛИВУДА
(Кошерное "искусство" и живая кровь творчества)
ИЗРЯДНО НАШУМЕВШИЙ ПО ВСЕМУ СВЕТУ фильм "Страсти Христовы" я, поддавшись восторженным отзывам приятелей и знакомых, будучи в служебной командировке, посмотрел далеко от претенциозно-безликих столичных "киноплексов" — в Екатеринбурге, в небольшом кинотеатре "Салют", в крохотном зале мест на тридцать. Хотя красочная реклама на фасаде уверяла, что "фильм демонстрируется по многочисленным просьбам зрителей", в зале вместе со мной оказались лишь две весело щебечущие между собой юные девчушки, притихшие с первых же кадров, да какая-то средних лет супружеская пара на заднем ряду, то и дело шуршавшая пакетом чипсов и позвякивавшая бутылками дешёвого местного пива. Вот и все "многочисленные зрители", хотя в полуторамиллионном городе картина шла в одном-единственном кинотеатре. Человек я профессии творческой, литератор, да и по складу характера скорее чувствителен и раним, чем циничен и жестокосерд. Но, выйдя после двухчасового сеанса на по-июльски щедрое уральское солнце и неспешно прогуливаясь по чудесной набережной реки Исети, я всё же никак не мог взять в толк: отчего этот, как говаривали во времена моей далёкой молодости, "тяжёлый" фильм не то чтобы не потряс меня до глубины души, но даже не затронул по-настоящему никаких чувств, никаких потаённых струн сердечных, не вызвал ни ожидаемого смятения, ни скорби, ни стыдливо прятаемых от посторонних слёз, ни пресловутого, прославленного древнегреческими трагедиями "катарсиса"? Неужели я к своему не столь уж и преклонному возрасту настолько одичал, зачерствел и обеднел душою? Поговорить после фильма, поделиться своими мыслями о нём мне было не с кем, кроме лениво, еле-еле перетекавшей через невысокую плотину речки Исети, ясного неба над головой да четы стройных красавиц-сосен на малахитовой лужайке прибрежного сквера. Мимо, вдаль центрального проспекта, громыхая по рельсам и тревожно позванивая, пробегали трамваи; суетливо и делово, как в Москве, мчались автомобили. Вокруг, вдоль набережной, гуляли влюблённые пары и меланхолично сосредоточенные молодые мамаши с детскими колясками. В кронах деревьев заполошно и весело, изо всех сил пытаясь перекричать друг дружку, щебетали какие-то птицы. Пахло лёгким горьковатым дымком со стороны летней дощатой шашлычной, где хрипливая китайская магнитола на полную катушку надрывалась, жалостно голося очередной новомодный шлягер про какое-то "муси-пуси, я тебя съем". В общем, шла своя, обыденная и размеренная, легко предугадываемая и отрепетированная веками жизнь, как и в любом обычном городе любого, дальнего или близкого, уголка земли. И тогда, вернувшись в мрачную (зато, по нынешним временам, дешёвую) привокзальную гостиницу, где в номере не было даже электричества, я сел в коридоре поближе к тускло тлевшей на потолк е лампочке и попытался записать свои впечатления. Не помирать же от скуки в долгий сумеречный вечер одинокому командированному в оклеенной обшарпанными обоями гостиничной комнате с допотопной, продавленной, видавшей виды лежанкой, без телевизора, без радиоточки, без света, без единой хотя бы живой души.
Напомнил мне почему-то этот фильм, по аналогии, грандиозный золотокупольный храм, возведённый здесь же в Екатеринбурге на месте гибели царственных великомучеников, там, где был старательно стёрт с лица земли тогда ещё коммунистом Ельциным дом инженера Ипатьева. Та же тяжеловесная помпезность и стилевая эклектика, тот же бездушный холод, веющий от серого камня сводов и стен, то же пустопорожнее и, попросту говоря, ненамоленное "виртуальное" пространство, духовный вакуум в границах серого бетона и асфальта. Таким же холодом и сусальной показной роскошью веет и от московского новостроя на Волхонке, разве что купола здесь впопыхах покрыты чем угодно, только не настоящим золотом. Видно, в Уральской столице городской голова и подрядчики воруют всё же поскромнее, не то чтобы "страха иудеиска ради", а вроде как опасливо, со стыдливой оглядкой. Располагается, кстати говоря, екатеринбургский храм и поныне на улице Свердлова, в двух кварталах от её пересечения с центральным проспектом Ленина. Вот такая, как говорится, "ирония судьбы, или с лёгким паром". Саркастическая ухмылка истории. Памятник повешенным на улице имени намыленной верёвки. Мемориал жертвам по адресу "бульвар живодёров". Вот в таком королевстве кривых зеркал поныне и живём, умираем, молимся о хлебе насущном, рожаем детей, празднуем 1-е мая и 7-е ноября, прогуливаемся по Красной площади мимо мавзолея…