Александр Попов. Год рождения — последний перед империалистической войной, когда по всем показателям Российская империя достигла, яшински выражаясь, Верхней Мертвой Точки — перед началом падения, поражения и катастрофы.
Место рождения — медвежий угол. "Деревня в лесной глуши". "В низине, в темных дремучих ельниках — ни дать, ни взять, заблудилась".
Если есть магический смысл в названиях, то имя деревни: Блудново — наводит на мысль о барском блуде крепостной эпохи, а может, о блужданиях гонцов в пору, когда делили таежное пространство княжьи люди Новгородского и Московского столов. Сам поэт предпочитал версию скорее романтическую: о том, как охотника закружил в чаще леший и привел к лесной царевне…
Советская власть переадресовала эти места из Северо-Двинской губернии в Вологодскую область, но к цивилизации так и не приблизила. На станции Шарья, не доезжая до Кирова двухсот с чем-то километров, — пересесть на местную ветку и "укачливой поползухой" трястись до уездного, а ныне районного Никольска, а оттуда еще двадцать с чем-то километров подскакивать на машине "полями и ельниками" — этот путь описан гостем Яшина Федором Абрамовым, а особый путь от Блуднова до индивидуального дома Яшина на Бобришном Угоре описан любимым учеником его Василием Беловым: это уж чистая ходьба по буеракам.
Когда блудовцы узнали, что Яшин умер и завещал похоронить себя на Бобришном Угоре, то за одну ночь соорудили мостик… стало быть, и в 1968-м, то есть на пятьдесят первом году Советской власти все еще жили бездорожно.
А уж в предреволюционное время — полная глушь. И — привычные для русского поэта родословные обстоятельства: мать — неграмотная, бабушка — сказительница, дед — бурлак, отец — солдат…
Уход отца на войну в 1914 году окрашивается в последующем воображении поэта в тона героические: "кузнец и охотник сказал соседям: либо грудь в крестах, либо голова в кустах". Выпало — второе. На самом деле сын отца вообще не запомнил — по малолетству. Вырос в семье отчима, с которым не ладил, и понятно почему: мать во втором браке родила еще пятерых, их надо было подымать, крестьянски надсаживаясь, на что отчим и рассчитывал, когда растил пасынка…
А пасынок рассчитывал — писать стихи.
Мета времени. В поколении, воспитавшемся уже при Советской власти, существенны психологические константы: зависть к старшим, успевшим расправиться с врагами в войну Гражданскую, и ожидание новой войны, тоже гражданской, революционной, земшарной, "последней" (они не знали, что война навалится — Отечественная, а уж последняя ли…).
И еще черта поколения, неведомая в прошлые эпохи: повальная одержимость стихописанием. Это они составили армию ударников, осадивших литературу на рубеже 20-х—30-х годов. Графоманы и профессионалы пера чуют зов времени, взмывшего до запредельной мечты. У некоторых (например, у Павла Васильева) преданность стиху доходит до самоубийственной мании. Александр Яковлевич Попов (взявший себе — в память об отце — псевдоним "Яшин", от коего не отступился до последних, предсмертных строк), кажется, того же склада. В школе его кличут "Рыжий Пушкин". На чердаке избы — залежи исчерканных черновиков. Поэзия зовет, он рвется. "Учиться, учиться, учиться".
Мать вторит отчиму: "Я неученая прожила, и ты проживешь". Не покорился сын. По яшинским воспоминаниям, просто удрал из деревни. По другим свидетельствам, его отпустил сельский сход. В 1928 году.
Детприемник в Никольске. Педтехникум. Бригадный метод обучения. Подсобное хозяйство. Азы журналистики. Командировки на село — агитировать за колхозы. Живгазеты. Балалаечные посиделки. Частушечный вихрь…
Бога нет, царя не надо,
Никого не признаем.
Провались земля и небо —
Мы на кочке проживем!
Насчет кочки — лукавство. Земшар им светил, не меньше. Даешь революцию!
После педтехникума в Никольске — пединститут в Вологде. Литфак. В промежутке — преподавание в сельской школе. Это важный момент. Самоаттестация Бориса Корнилова: "Все мы… дети сельских учителей" — аксиома первого советского поколения, рванувшегося от земли к звездам. Яшин не избежал причастия: сам побывал сельским учителем. Хотя сознавал (и все вокруг чувствовали), что его путь — не педагогика, а литература. При непорываемой связи с той почвой, которая его как поэта породила.