Его ответ: "Как вы подумать только могли, что от семьи бегу? Ваш переулок — не край земли, я — не игла в стогу… В мире то оттепель, то мороз — трудно тянуть свой воз. Дружбы искал я, не знал, что нес столько напрасных слез".
Ее слезы напрасны. Ее душа надломлена. Она умирает от рака — болезни надломленных душ.
И тут его сердце наконец разрывается:
Воскресни!
Возникни!
Сломалась моя судьба.
Померкли, поникли
Все радости без тебя.
Пред всем преклоняюсь,
Чем раньше не дорожил.
Воскресни!
Я каюсь,
Что робко любил и жил.
Робко? Да нет же: это она думала, что он робок. Вернее, это он думает, что она так думала.
Далее следует разбор полетов.
Она:
— Неужели ты не видишь, что ты мой бог?
Ответ (в стиле нераскаянного атеиста):
— И что я за бог, если сам ни во что не верю?!
Она шутит невесело:
— На день строю.
Он (грустя об упущенном):
— Ах, если бы раньше знать, что жизнь так мимолетна.
Она — всерьез:
— Прикажи что-нибудь.
Он — всерьез ("всерьез!"):
— Хорошо, сходи за папиросами.
Как она всё терпела великодушно! Как он великодушно утешал — скорее себя, чем ее:
— Ведь если б согласье во всем всегда, не знать бы нам счастья, опять беда…
Верхняя Мертвая Точка?
И тут горючая смесь взрывается от врезавшейся в память фразы: "Не отрекаются, любя". Тут-то его и пробило. И закричал ей на ту сторону бытия:
Не отрекаюсь я —
Будь всё по-старому.
Уж лучше маяться,
Как жизнь поставила…
Он промаялся еще три года. Умер почти день в день с нею: она в 1965, он в 1968. Чуя конец, просил: "Подари мне, боже, еще лоскуток шагреневой кожи!" "Не хочу уходить! Дай мне, боже, еще пожить". "И женщины, женщины взгляд влюбленный, чуть с сумасшедшинкой и отрешенный, самоотверженный, незащищенный"… Потом набрался мужества и выдохнул:
Так чего же мне желать
Вкупе со всеми?
Надо просто умирать,
Раз пришло время.