Наши стихи военных лет и стихи, посвященные той войне, — такой же золотой запас русской истории и литературы, как поэзия Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Блока, Есенина, Маяковского. К тому же, в отличие от золотовалютных резервов Центрального банка и "стабилизационного фонда", этого истинного золотого запаса нашу Россию лишить невозможно, невозможно вывезти его куда-нибудь за границу.
"Не собирайте себе сокровищ земных" — сказано в Писании. И пусть прагматичные британские генералы, анализируя вместе с американскими коллегами итоги Второй мировой, утверждали, что русские умеют побеждать, но не умеют собирать плоды своих побед". Мы-то знаем, что Победа — сама по себе главное сокровище, хотя она и "не от мира сего". В атеистическом вроде бы советском государстве именно литература оказалась высшей формой звучащего Слова, отчасти взяв на себя религиозные функции. Перечитайте эти военные стихи — многие из них звучат как слова молитв. Да истинная поэзия, по сути своей, и есть молитва.
Конечно, за пределами данной поэтической подборки остались многие превосходные произведения. Некоторые — из-за их объема, как, например, "Я убит подо Ржевом" и "Василий Тёркин" Александра Твардовского. Другие — просто потому, что хотелось представить читателям лучшее из лучшего, настоящие поэтические символы той войны и той Победы. И здесь важно отметить, что удивительный сплав любви и героического оптимизма, присущий лучшим образцам нашей военной поэзии, к сожалению, был во многом утрачен последующими поколениями поэтов, включая знаменитую "тихую лирику". Поэзия не всегда была мозгом, но всегда — нервом своей эпохи. Послевоенная эпоха в этом смысле оказалась эпохой утраты Победы.
Вспомните строки Николая Рубцова из "Видений на холме" (1960–1962):
Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времен татары и монголы. Они несут на флагах черный крест, Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России— с их очевидным противопоставлением "чужих" крестов "нашим" звёздам. И сравните — да хотя бы со стихами того же Константина Симонова:
Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина — Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил…или Александра Твардовского:
Мы за Родину пали, Но она — спасена…или Анны Ахматовой:
И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово.Разными, очень разными оказываются эти смерти, эти кресты, и любовь к Родине Николая Рубцова, будучи ничуть не меньше любви Константина Симонова, Александра Твардовского и Анны Ахматовой, уже не была неразрывно сплавлена с героизмом, уже оставалась любовью чуть со стороны — иначе не было бы этого надрыва в обращении-заклинании поэта к ней: "Россия! Русь! Храни себя, храни!" Ничуть не стремлюсь умалить тем самым значение творчества именно Николая Рубцова. То же самое касается и таких выдающихся поэтов, как Владимир Соколов или Юрий Кузнецов, например. Просто иные времена — иные песни. И тот факт, что блоковское, 1908 года, "О, Русь моя! Жена моя!" — оказывается куда ближе Рубцову, чем поэзия войны и Победы, отчетливо — во всяком случае, для меня — сопрягается с фактом последовавших в 1917-м и в 1991-м государственных катастроф России.
Но получается так, что история наша работает в режиме взлетов и падений, и чем выше взлет, тем страшнее падение — а впереди новый, еще более размашистый, цикл, до последней мировой Победы, похоже. Поэтому "старое, но грозное" оружие русской Победы, в том числе поэтическое, наверняка будет вновь востребовано, и не исключено, что ждать этого осталось недолго.
(обратно)
Захар Прилепин
ПОРТРЕТ СТАЛИНА
Я куплю себе портрет Сталина
Три на три
В подсобке закрытого на вечный ремонт музея
У сторожа, который ничего не помнит
Не помнит даже Сталина
Я куплю себе портрет Сталина —
Трубка, френч, лукавый прищур —
Блядь дешёвая купит Рублёва —
Бить земные поклоны и плакать —
Все шалавы закупятся дурью —
Все набьют себе щеки жалостью —
Плохиши, вашу мать, перевёртыши —
Я глаза вам повыдавлю, ироды —