Но этому революционному Шаргунову в повести как бы противостоит другой Шаргунов, близкий автору герой повести Андрей со своими консервативными взглядами. Вот и остается у читателя вопрос: как тебя зовут, писатель Сергей Шаргунов? Как тебя зовут, новое реалистическое поколение от Шаргунова до Шорохова, от Витухновской до Сенчина, от крайне правого Эрнста Султанова до крайне левых лимоновцев?
Конечно, старшие Гапоны, стареющие либералы и стареющие консерваторы, каждые по своему хотят привлечь, завлечь это первое яркое поколение граждан России. И думают — что завлекают. А молодые ребята делают вид, что завлекаются. Но, кажется мне, они лишь набираются опыта и вглядываются в своё собственное будущее. Уже задавая самим себе вопрос: как всё-таки нас зовут?
А ведь есть ещё для таких, как Сергей Шаргунов, и третий путь. В своё собственное творческое избранничество.
"Где я? Я там, где образы, где картоха дышит и выпарены давным-давно идеи… Носить в себе идейность, как простуду, как жар, сгустивший кровь. Идейность — это стакан менструальной крови! Обычный человек есть прозрачный стакан воды. Чем больше в человеке идей, тем гуще в стакане. И правда ведь, опитал, лазурное такое слово, жажда проняла, и безошибочно выберешь между просто водицей и кровяным стаканом. И не задумаешься, что "ярче", что "познавательней"? Месячные лакать — злая забава…"
Но есть ли вообще прозрачная и чистая вода в природе? Да и так ли вкусна и полезна чистая Н2О? Вот и критики нынешние любят якобы чистые невинные сюжеты о постельных страстях и невинных забавах, любят виртуальные фантазии и постмодернистскую пародийность. "А если я возьму и напишу книгу о ненависти ко всему. О смерти, о сути суеты?.."
Можно повесть прочитать и как хронику нашего быстро бегущего времени. Тут и 1993 год, и чеченский захват "Норд-Оста", и митинги, и налёты скинхедов, портреты легко узнаваемых левых лидеров, правых лидеров. Вся новая реальность наших дней. Метко схваченные образы молодых, своих сверстников. Они ещё играют в командах старших. Но встречаясь, вроде бы из разных углов идеологии, жадно присматриваются друг к другу, обогащаются друг другом. Ибо у них проклёвывается уже и своя идеология — нового поколения России. Они не циники, скорее наоборот, идеалисты, но ко всем старым партиям и движениям, властным структурам и оппозиционным группировкам относятся вполне цинично. Они уже не верят в старый мир. Ибо он, этот старый мир, сам всё продал, всё предал, и всё развалил. Они схватывают на лету все технологии манипулирования обществом лишь для того, чтобы влить своё новое вино в старые меха.. По сути, они — это новые варвары, заселившиеся волею собственных судеб на пространствах разрушенной империи. Им пока нет дела до того, кто разрушил эту империю, и откуда она взялась, им важно самим закрепиться на её просторах и понять возможность собственного существования. И на самом деле: "Не до жиру, не до тряского холодца совести…" В газете ли работая, в организации общественной, на фирме — "Один смысл… — как карусель бешеная, чтоб крутануло — вихрь ударит в нос. И зависну головой вниз. И крутанёт!"
А выход какой — в любви? В вере в Бога? "Вдруг боженька увидит? Всё же чудеса есть, иконки текут, благоухая…"
А в жизни Андрей по радио излагает одну версию событий, в газете — прямо противоположную, в зависимости от того, кто деньги платит. Брату Игорю, из НБП, предлагает вождя сдать: "Бывали вожди вашего знаменитее! Вели полки. Вдохновляли миллионы, своими именами пометили полземли. Позорно — быть вождем-то…"
А может бросить всё и уйти в любовь? Скоро двадцать три года, душевная течка. Только и снятся девушки вперемешку с поллюциями.
И старые командиры в газете ли, в движении. На которых работаешь, у которых учишься. Но которым не веришь. А в голове уже готовится что-то поэтическое, типа: "Я предаю своих учителей…".
Может быть, и нынешняя сверхактивная жизнь Сергея Шаргунова — это тоже, как и у его героя — накопление опыта. Лимоновское жизненное построение сюжета. Хочется верить только своим. Но и в любви — скорее ублажение плоти. "Это не любовь, но мила откровенно". К тому же интересно и познавательно — на попе синева тату. "Дельфин весь из полосок, как в тюремной робе. Гарцующий на хвосте…".
Но утром, после всего утробного и пенисного: "Долбанное утро. Вонючая зубная паста, жмущие ботинки-уроды… он подумал: хмуро ей, похмелье…"
Может, надо быть нормальным пацаном и жить как все? Уйти от всякой политики. Не бунтарить. Почти целая глава звучит как апология предательству. Брат Андрея, энбэпэшник Игорь сдает следователям своего вождя. Его отпускают на свободу. Игорь видит "седое лицо за серой клеткой. Услыхал сдавленное: "Сука…" Кто-то изменяет партии. Кто-то изменяет любимой. Это как выход. Выход в свет. Измена во всём, измена всем. Один и тот же политик поддерживает противоположные по идеям и действиям молодежные движения. Сам же натравливает хулиганов на своих помощников. Имитирует угрозы. Не жизнь, а розыгрыш. Но всё вбирает в себя наш русский язык. Он "…беспределен, вбирая упоение и отврат, ласку-таску, славное-страшное…"