Я просидел у Лёшки дотемна, а когда вышел на подворье, то и увидел над гольцом свет дивный, и не сказать, чего в нём больше: приятия ли земного мира, божьей ли благодати, отпущенной не людскому племени, погрязшему во грехе, но кому-то еще, хотя и вышедшему из него, да время годя поднявшемуся над ним высоко. Но нынче я увидел только свет, и, как ни силился, не смог углядеть ничего на вершине гольца, как если бы ничего там сроду не было, а только одно моё стремление отметиться и в других мирах. Впрочем, не только моё, но ещё и Лёшкино. Мне отчего-то сильно захотелось, чтобы он был теперь рядом со мной. А когда так и случилось, впрочем, я не заметил, когда он подошел ко мне, одно и углядел в нем — смущение в лице, я странным образом тут же догадался, отчего это смущение. Да, конечно же, нынче и Лёшка ничего не видел на вершине гольца, ничего из того, что в прежнее время напрягало всё сущее в нем, манило своей несвычностью с земной жизнью. И я вдруг подумал, что теперь ни он и ни я, и никто другой уже ничего не увидит на вершине гольца: тот мир, что нечаянно открылся нам, исчез и уж не отыскать его нигде. Сделалось грустно и больно. Но, сказал Лёшка, видать, обратив внимание на мое теперешнее душевное состояние и стараясь как-то успокоить меня, с легким недоумением:
— А кто решил, что ничего уж не будет? Не факт, что не будет. — И, помедлив, добавил: — Рождённое в нашей душе ею и возродится.
А время идёт, но ничего не меняется, всё же не стынет на сердце и свет какой-то, может статься, нездешний, согревает его. Я часто думаю о том, исчезнувшем из нашего с Лёшкой сознания поселье, и радуюсь тому, что мне довелось увидеть его, а вместе и огорчаюсь, потому что не сумел отыскать дорожки к тем, нездешним людям. Впрочем, вряд ли могло быть как-то иначе. Всему своё время. Мало-помалу душевная неуспокоенность покинула меня. То же самое случилось и с Лёшкой, он сам говорил…
Однажды сидим мы с ним на крыльце моего дома, вдруг слышим крик:
— О, Господи, а он уж и вовсе холодный! О, горе-то!..
По голосу узнаем Ирину.
— О ком она? — с тревогой спрашиваю я. Лёшка недолго молчит, роняет со всё возрастающим беспокойством:
— Не факт, что о странничке… В полдень пришел, попил чайку да и вышел на подворье, пристроился на скамейке. Задремал…
Мы подымаемся с крыльца, спешим встречь всё возрастающему Иришкиному крику. Лёшка упорно шепчет:
— Не факт, что умер… С чего бы ему помирать, бедолажному. Никто ж на дороге и словом не обижал его. Да и пошто бы? Ходит себе по земле, никому не в тягость, радуется встречному дню, довольствуется тем, что подадут люди. Нет, не факт… не факт, что умер…
Лёшка ошибался. Во всё то время, пока готовились похороны, он ходил хмурый, почти ни с кем не разговаривал, но как только свезли странничка на старый деревенский погост в трёх вёрстах от Пылевки Лёшка посветлел в лице и сказал легко:
— Вот он и ушел к верхним людям, с кем мы с тобой встречались, дед. Хуже ему там не станет.
— И да будет с ним Господнее благословение, — тихо обронил я. И что-то странное ощутилось на сердце, как если бы вдруг я постиг нечто неземное, благостное и сияющее. И в том сиянии увиделись мне Лёшка с Ириной, и тихая грусть в их лицах, а вместе и надежда на то, что всё в их жизни поверстается так, как они задумают, и ничему стороннему, холодящему в душах не стоять промеж них…
г.Иркутск
Владимир Винников «ВЫ — СОЛЬ ЗЕМЛИ»
Евгений НЕФЁДОВ. Соль земли славянской. — М.: МГО СП России, 2005, 88 с.
Отзываться о работе своих друзей и коллег всегда трудно — большое видится на расстоянии, а тут, в суете и суматохе повседневного общения, слишком велика возможность чего-то важного не заметить, не разглядеть. Стихи Евгения Нефёдова, при всей их несомненной публицистической определённости и техническом мастерстве (недаром ведь так полюбились многим читателям и слушателям его пародии), всегда создавали у меня ощущение чего-то недосказанного, оставленного автором как будто "на потом". А потом — потом оказывалось, что оно, вроде бы недосказанное, оставленное где-то в инобытии поэтического слова, набирало свою "критическую массу" как бы само собой:
В Солигорьи берёзовом
Рано схлынули льды.