За окном моим — озеро
Бесконечной воды...
И, не слушая лепета
Сушняка-камыша,
Вижу я: это лебеди
Там плывут не спеша!
На красу эту издали
Я гляжу, замерев,
Среди мира пречистого
На Пасхальной заре...
Вся душа моя ахнула!
А они уже в ряд
Над водой, словно ангелы,
Невесомо парят...
Один из лучших русских поэтов второй половины ХХ века Владимир Соколов наверняка мог бы подписаться под этими строками. И интонацией, и образностью, — всем своим художественным строем нефёдовские стихи созвучны знаменитым:
Слушаю в зарослях, в зарослях,
Не упустив ничего,
Как упоительно в паузах
Воздух поёт за него...
Видишь, за облак барашковый
Плыл и уплыл, наконец,
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.
Утраты, утраты, утраты... Сколько их — уже на недавней памяти. Жизнь — это война. Творчество — это война. И даже самая великая Победа не отменяет необходимости назавтра снова идти в бой — пока не прейдут это небо и эта земля...
"Уже не гитарный гриф, а холодный ствол сжимает рука, и старые други верно стоят за его плечами. "Священную память храня обо всём, мы помним леса и просёлки родные..." — это Нефёдов пишет о ныне покойном Владимире Мулявине, белорусском певце и композиторе, создателе "Песняров", беседа с которым тоже вошла в эту небольшую книжку, предисловие к которой написал Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Беларусь в Российской Федерации Владимир Григорьев.
И, наконец, очерк о главном "белорусском партизане", "батьке" Лукашенко, который вот уже десятый год беспощадно сражается за свою Родину со всякими карателями-"приватизаторами" и предателями-"демократизаторами" — не потому, что намерен их уничтожить, а потому, что не может жить по ИХ законам.
"Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям" (Мф 5:13).
Безусловно, герои Евгения Нефёдова, реальные или вымышленные, — действительно "соль земли", которая для него: русская, украинская, белорусская, — остается безусловно родной и единой. И дай Бог, чтобы эта "соль земли" никогда не теряла своей силы — как не теряют ее целебные соляные шахты Беларуси.
Сергей Жигалкин ВЕРШИНА
Опасность была повсюду, однако в чем именно она состоит, не удавалось понять. С таким ощущением он проснулся и открыл глаза: даже не страх — ледяная инъекция в кровь. Но сколько он ни анализировал все обстоятельства, как ни пытался найти хоть какую-то неадекватность в любых мелочах, на которых задерживался взгляд, не мог отыскать решительно ничего. Всё было в порядке... слишком, пожалуй, в порядке... И все-таки опасность пронизывала всю атмосферу, а самое странное — он знал, как ее избежать. Еще искушало желание вопреки всему искать встречи с ней…
Крутой кулуар поднимался на головокружительную высоту, за ним — снежный склон, довольно пологий и плавный до самой вершины, которая отсюда, из кулуара, была хорошо видна. На всем протяжении снежного желоба — хаос теней от теснившихся скал, зато еще выше — ослепительный девственный снег, бездонная синева. В общем-то недалеко: пять-семь часов до вершины.
Он стоял, опираясь на ледоруб: немного отдышится и снова пойдет. Каждая потерянная секунда, минута, час нагнетали тревогу, отчаяние, страх. Теперь все ясно: подниматься на пик надо именно здесь — как можно скорее пройти кулуар, за ним — снежный взлет на вершину, довольно пологий. Да и выбора, в сущности, не было: с утра, на рассвете, следовало всем вместе отправиться сюда. Но как он мог убедить остальных, если сам толком не знал, почему? Оснований для спешки не было никаких, равно как никаких причин двигаться более сложным путем. Двадцать минут идиотских дебатов, целых двадцать минут!.. Один против двоих, и решение понятно: сначала исследовать оба пути... Глупость по имени разум и здравый смысл... Впрочем, он на их месте поступил бы, наверное, так же. Не принимать же на веру чей-то порыв. Спасибо и на том, что согласились сперва осмотреть и тот и другой кулуары... чуть не из последних сил... В конце концов осталось лишь добраться до выступов скал и оглядеться по сторонам. Оттуда легко все рассмотреть, и тогда-то уж точно он сможет их убедить... Кулуар, у подножия которого стояла штурмовая палатка, поднимался левее, за скалистым ребром, — разведать его значительно проще, и он не сомневался: когда вернется, его уже будут ждать. И сразу всем вместе сюда... Времени нет, нет вообще, и опять — отчаяние, страх... Стараясь не потерять равновесия, он осторожно выпрямился, перехватил ледоруб, вбил клюв повыше, вдавил кошку в фирн и переместил на нее тяжесть тела.