Этот бес (то есть этимологически — отсутствие чего-то, в данном случае фундаментально важного — Абсолюта) подчиняет себе героя, но, кажется, это остается незамеченным не только для любознательного общества, но даже и для самого автора "Барака..." — пытливого и дотошного во всем, что касается проблем и настроений его героя. Этот же бес — и в тех, кто зверски убил в августе 2002 года финноязычного поэта и журналиста Пааво Воутилайнена, которого Г.Салтуп в "Сандармохе-2" (с.322) называет своим другом. Он написал о нем очерк и получил за эту публикацию первую премию Министерства по национальной политике, о чем сообщается в предисловии к "Бараку...". Салтуп почему-то не говорит, кто были "пьяные хулиганы", убившие Пааво, и при каких обстоятельствах произошло убийство (книга Салтупа вышла спустя два года после гибели Пааво, и было время узнать все подробности).
Пааво убили те самые, за оградой. Подростки. Они много выпили паленой водки, которая на самом деле никакая не водка, а самый настоящий наркотик, только "взрослые дяди и тети" почему-то не хотят это признать. Ведь за "наркотик" можно получить срок, а свойская, родная почти "паленка" — просто национальный, излюбленный барачными жителями, коих полстраны, напиток. Конечно, умалчивается, что прибыль тут никак не меньшая, чем в наркобизнесе. Ну да сегодня об этом знают не только что власти, но и каждый карельский школьник, научившийся счету. Об этом знает даже президент страны. Правда, это ничего не меняет. Детишки в глухих, заброшенных северных поселках как пили наравне со взрослыми мужиками паленку, так и продолжают пить, глупея, дурея и зверея на глазах.
Подросткам, поджидавшим Пааво (не именно Пааво, а любого другого) на "большой дороге", нужны были деньги, чтобы выпить еще. А Пааво в это время, ни о чем не подозревая, шел после банкета по случаю торжественного открытия визит-центра заповедника "Паанаярви" в гостиницу. Для подростков он был богатеньким: бедненьких, каких полно в их поселке, в визит-центр не пускают. Кто же знал, что у Пааво в кармане окажется всего 20 евро. Пааво был ненамного богаче своих несовершеннолетних палачей. От обиды, что улов оказался столь ничтожным, обиды, подогретой наркотиком, подростки озверели и продолжали измываться над Пааво даже тогда, когда знали наверняка, что тот уже мертв.
Пааво не дошел до гостиницы всего каких-то полсотни метров. Его жуткий крик слышали в гостинице (об этом мне вскоре после трагической гибели Пааво рассказывала мама одной из участниц открытия визит-центра). Сообщили финско-карельско-русским руководителям мероприятия, которое и приехал освещать Пааво. Но никто не откликнулся. Может, побоялись: в поселке, где проживает две тысячи человек, не было не только оперуполномоченного, но даже участкового (не предусмотрены). А может, для высокого руководства Пааво с его "припухшим от алкоголя лицом" "шизанутого поэта" был по ту сторону ограды. Как бы то ни было, но человека не стало.
"Что же делать? Чего ждать дальше?" — спрашивает журналистка Светлана Лысенко (газ. "Петрозаводск", 28.04.03). — Неужели правда, всё больше встает на ноги бездушное поколение убийц?"
Хотелось бы знать, к кому обращены эти вопросы? К обществу, разделенному на своих и чужих, на тех, кто по ту и по эту стороны ограды! Но при таком раскладе это крик вопиющего в пустыне. Никому ни до кого нет дела. Все заняты исключительно собой и своими проблемами, как и герой Григория Салтупа. За свое, свой интерес мы готовы биться всем имеющимся в нашем ассортименте оружием — зубами, ногтями, ногами, гранатами, танками, ракетами... и уж не знаю чем. И именно это говорит о серьезном кризисе, о распаде общности и катастрофической нехватке витамина "человечности".
В свете этого позволю себе предположить, что на сегодня наша главная национальная задача: не озвереть, сохранить себя как вид. Чтобы и лицо, облеченное властью, и рядовой гражданин видели и уважали друг в друге человека. Поскольку существует то экзистенциальное, что нас всех, бедных и богатых, писателей и читателей, мужчин и женщин, "чистых" и "нечистых" объединяет: это наши страхи, наши сомнения, наши страдания, наше одиночество... Надежда на понимание есть. Как и сто, и двести лет назад, она связана со Словом (иного средства общения нам, человекам, просто не дано). Это Слово понимания, сочувствия и любви может возникнуть даже в самых жутких, и, казалось бы, разрушительных для Слова условиях, как например, в "Бараке..." Григория Салтупа:
"Жил себе. Комната девять метров в коммуналке, высокое окно трехгранное, эркером — как трюмо, Витушка, жена молодая, с ногами манекенщицы и каштановой гривою ниже плеч у окна перед зеркалом. Красиво... Девичий силуэт сквозь оконную кисею и прозрачный халатик восково светится — как свеча в божьем храме, — и свет от нее, и сама прозрачная, — красиво! Сам — в углу, за столиком на колесиках бумагу чиркаю, чашка кофе с парком ноздри щекотит, слова подсказывает...