Революционные "бесы" становились властителями дум. "Юдоприверженностью" стала страдать большая часть прогрессивно мыслящей интеллигенции.
И важно увидеть, что "русская триада" у М.Цветаевой и у большинства поэтов: "личность — народ — Бог" (которую Ю.Павлов краеугольным камнем ставит в угол своего поля зрения), в русскую революцию и в рамках отразившего её Серебряного века стала проявляться так: "Бог — народ — личность". Тогда А.Блок, С.Есенин, В.Маяковский, В.Хлебников, Б.Пастернак, О.Мандельштам и многие другие от христианского Бога перекинулись к язычеству, и почти вплотную приблизились к атеизму. Это вполне соответствовало духу того переломного времени. В этом они солидаризировались с народом и его вождями. Однако всё-таки старались в толпу не идти и вождей собой не подменять. Революционное движение высвобождало их волю к самоутверждению. Они почувствовали полное право на создание своего круга литературных кумиров, восхождение плеяды поэтических имён.
То же и Марина Цветаева. Очарованная и захваченная "левыми" идеями всемирного братства и всеобщей свободы, она не могла не примкнуть к деятельным и думающим, талантливым и обаятельным представителям творческой интеллигенции, в том числе еврейской.
Марину переполняла жажда жить и творить: "Я жажду сразу всех дорог!" Или всё или ничего — таково было естественное состояние её через край выплёскивающей юности. И когда всего не дано, она с наступлением семнадцатилетия вдруг обращается к Создателю и испрашивает у него: "Ты дал мне детство — лучше сказки. И дай мне смерть — в семнадцать лет!"
Она писала и отправляла из Москвы в Петербург посвящения А.Блоку, "нежному призраку, рыцарю без укоризны", А.Ахматовой, "златоустой Анне всея Руси", В.Маяковскому, "архангелу-тяжёлоступу", вопреки их "невзаимности", Б.Пастернаку, невзирая на "вёрсты". Ничего не мешало ей любить своих кумиров, восхищаться ими и стремиться быть достойной их.
Чувство глубокой всепоглощающей любви связало её с Сергеем Эфроном, сыном революционных деятелей, близких к народничеству. Русский по матери, он был к тому времени, когда они с Мариной познакомились, круглым сиротой. Потом их совместная судьба постоянно испытывалась частыми расставаниями и долгими разлуками. Их раскидывало в разные стороны грозное историческое время, а сводила непреклонная воля Марины и обоюдная готовность к семейному воссоединению. "Литературных влияний не знаю, знаю человеческие", — эти слова Цветаевой относятся именно к их отношениям с С.Эфроном.
Бывало, что литературные влияния всё-таки брали верх. Так возник "роман троих", который М.Цветаева вела с Рильке и Пастернаком, отказываясь от "любви на троих". Поэтому "роман" дальше эпистолярного жанра не зашёл. Кстати, Ю.Павлов опускает, что с Рильке, австрийским поэтом, которого она любила "больше всего на свете", она в жизни так ни разу и не встретилась. Он упрекает её, что она и траура-то по нему не носила. А она, глубоко потрясённая, откликнулась на смерть Рильке известным стихотворением-реквиемом, а затем и знаменитой "Поэмой Воздуха"...
Она-то достигла своего уровня вечности, её имя и сегодня не сходит с уст. Только сегодня ей приходится вновь лечить "Обиду Времени Прохладой Вечности".
"Не знаю, — писала М.Цветаева, — нужны ли вообще бытовые подробности к стихам: кто — когда — с кем — где — при каких обстоятельствах и т.д. — жил. Стихи быт перемололи и отбросили, и вот из уцелевших осколков, за которыми ползает, вроде как на коленках, биограф, тщится воссоздать бывшее. (...) убивает поэта не биограф, а время" (из черновой тетради статьи "История одного посвящения").
И исследователь-"биограф" Ю.Павлов начинает сам себе противоречить, признавая: "Если мы обратимся к её эпистолярным романам с Бахрахом, Рильке, Пастернаком и другими, то создаётся впечатление, что сам уровень и границы отношений,устанавливаемых Цветаевой ("Я говорю с духом", "не внести быта" и т.д.), заранее обрекают "любовь" "небожителей" на неуспех. Перед нами игра, спектакль..."
Вот и ответ самому же себе: какие "романы" на "фоне" мужа и детей она вела! И где же "низкие деяния" Марины Ивановны", которые вступали, якобы, в конфликт с её "высокими словами"? Каких "поступков" требует он от неё? Плотской любовью изменять мужу?! Поистине на прокрустово ложе кладёт он Цветаеву: блудила, грешила бы беспробудно — руби ей ноги, а раз не шла дальше высоких слов — режь язык или секи голову!..
Все обвинения на её счёт в "нерусскости" попросту, мягко говоря, неуместны.