А может, ответ вот в этой фразе, описывающей бабку Мавру — простую бабку, “которую всегда можно обмануть, уговорить на любое дело. Как и у всех здешних старух, у нее противный голос”. У всех здешних старух — вот она отгадка: нелюбовь... Болезнью этой страшной заражены герои рассказов многих современных прозаиков.
И как "луч света в тёмном царстве" — рассказы Захара Прилепина. Даже квадрат у него — бёлый, в отличие от чёрного провала Малевича (один из рассказов называется "Белый квадрат"). И это несмотря на трагическую развязку — смерть главного героя. "Сашка был необыкновенный. Солнечный чуб, нежной красоты лицо. Всегда готовое вспыхнуть осмысленной, чуткой улыбкой. Он ласково обращался с нами, малышнёй, не поучая, не говоря мерзких пошлостей, никогда не матерясь. Всех помнил — по именам и спрашивал: "Как дела?" Жал руку по-мужски. Сердце прыгало ему навстречу."
Истосковалась литература русская начала нового века о таком вот прыгании сердца навстречу.
Такое же сопереживание и наполненность светом изливаются на читателя рассказом Леонида Бородина "Справа — гора Казбек" (журнал "Москва"). Да, о войне, да о детском доме... "Голода не помню, но чего-то всё время хотелось такого. Чтоб не как всегда. Старшие ребята воровали в колхозе Карлуке жмых в плитках — еле раскусишь, но если раскусишь — вкуснятина". "Мы — бедные! Услышал, как кто-то говорил, удивился, задумался. Бедные? Это когда вещей мало и жратва — не растолстеешь?" И это — размышления пятилетнего мальца, у которого "появились щёки, а на костях плеч и рук кожа уже не висела" только после того, как бабушка вволю откормила его шампиньонами, выращенными на завалинке. Размышления мальчишки, у которого "папка с конями" около "самой Маньчжурии", чтобы японцев не пустить воевать. "Мы же всё свободное время убивали немцев. А если учесть, что мы ещё и после войны продолжали их убивать, их, немцев, вообще ни одного на земле остаться не должно было".
А такой взгляд на Отечественную не хотите ли, господа прозаики — вышепоименованных "Знамени" и "Нового мира"?.. Вообще, кинематографичность прозы Бородина — явление уникальное. Будь иные времена — в очередь бы выстроились кинорежиссёры...
Также многопланова и глубока, как и многое до сих пор написанное им, повесть Петра Краснова "Новомир". Ушла стилистическая усложнённость фразы, оправданная при поиске смысла, смыслов ли. Найдено уже... Все смыслы обозначены... Ерёмину — главному герою повести — ничего не жалко: псину собственную непутёвую, себя ли. Да и "что жалеть, коль жизнь прошла уже... А эту, нынешнюю, он за жизнь не считал. Не стоила того — ни своя, ни общая, куда-то вовсе не туда повернувшая и будто с последних съехавшая катушек, припадочная какая-то... дожитки. ...Угрюмым был мир кругом, равнодушным". И вот этот Ерёмин, спивающийся от бессмыслицы жизни, потерявший, кажется, уже все ориентиры в ней, — даже друга "с лёгкой душой" обворовавший, почему-то именно он, а не кто иной, спасает жизнь человеческую. И даже не одну, а две, "и кого — безумного да дурного". Но Пётр Краснов не был бы Петром Красновым, если бы в этом и исчерпывался весь смысл повести. Проблемы, поставленные автором и, смею сказать, решённые как никем другим в русской современной прозе, настолько глубоки и неожиданны, что, как по законам детективного жанра, мы предоставляем возможность самим читателям прикоснуться к ним.