И опять — грёзы любви. Только не платонической, как у Мелихова, а по-русски бестолково широкой — "не просто космос, это целая галактика". Героя повести Юрия Оноприенко "Одинокая сорока" (№7) одолевают самоуничижительные мысли — "она влюбилась в меня, как в загадочного неуклюжего зверька". А героиня, одновременно, — это и оскалившийся "молодой волчонок", и "залётный ангел", не знающий о себе ничего. И долюбился герой Оноприенко не только до "полсердца вынутого", но и всё сердце чуть не загубил. Но каков финал: это вам не "Долина блаженных" — "се душа" в её обнажённо-трепетном виде!..
Стоит отметить, что все три летних номера богаты блестящими миниатюрами Сергея Михеенкова, Юрия Копылова (сочное, лесковского стиля повествование его достойно разговора отдельного), Ярослава Шипова, Владимира Марцинкевича, Виктора Семёнова, Юрия Голубицкого. Каждая — как жемчужина, не вполне, может быть, дозревшая (за исключением Юрия Копылова), но стремящаяся к этому активно.
В повести Владимира Шпанченко "Тайна старых писем (Сталин в Курейке)" (№8) опять накатывает волна метафизики русского бунта и русского имперского, до и после бунта, бытия через призму некоей подзабытой или отодвигаемой, уничтожаемой науки — народоведения. "Если мы живём под одним небом с различными племенами, то должны в силу своей образованности и культуры изучать и знать мир инородцев. Поэтому я кроме топографии, геодезии и астрономии интересуюсь ещё деятельностью шаманов у алтайцев, якутов, гиляков, самоедов, лопарей и других народностей", — так подпоручик Новосильский ещё в начале ХХ века обозначил истоки этой науки.
Удивительно, что и Василия Дворцова в романе "Terra Обдория", отрывки из которого напечатаны в восьмом номере журнала "Москва" также интересует эта самая наука народоведения. Что это? — складывающаяся пока слабенькой горной тропкой новая тенденция освоения действительности или случайное дуновение ветерка свежего? Может быть, русская литература готова уже все силы свои подтянуть, приложить для выхода на эту самую — "национальную идею", на победный её рывок. И настало "время собирать камни мироздания", как выразился поэт Геннадий Красников, — всего мироздания, без исключений, без отторжений...
После глубокого, основательного исследования об Александре Грине Алексей Варламов занялся "третьим Толстым" — Алексеем Николаевичем, "красным графом". В романе "Красный шут" (№7-8) безжалостно правдиво, "не претендуя на архивные открытия в этой области и лишь пытаясь расставить в этом почти что неправдоподобном сюжете свои акценты", он резюмирует главное: "если Алексей Николаевич Толстой был графом и сыном Николая Александровича Толстого, то он не был дитя любви, но дитя ненависти и раздора, и именно это странным образом определило жизнь этого литературного баловня — советского Гаргантюа, эгоистического младенца, каким звал его Горький; национал-большевика, космополита, великого писателя и труженика, что признавал и взыскательный Бунин…" Да, широк русский человек! В полной мере это относится и к герою этого повествования.
И опять россыпь жемчужная рассказов в летних номерах "Москвы". Здесь и Николай Шадрин со своим добрым метафоричным пером, и тончайшие психологические нюансы Игоря Штокмана, и сентиментальная народная драма Владимира Бурлачкова. Вот только, пожалуй, весьма претенциозная повесть Юрия Фидельгольца "Магом шарж" (№6) вызвала несогласные недоумённые вопросы. Может быть, отгадка неприятия негатива повести кроется вот в этом диалоге отца главного героя с собственным братом: "Лёвушка, нам ли пропадать? Моя идея проста как гвоздь: записываемся в партизаны. Рейд по фашистским тылам. Налёты на местечковые городки. Любой магазин, любая лавчонка — твои! Лафа! Ну как? По рукам?" — "Я не мародёр, Лёнька, и тебе советую проявить благоразумие". Вот это сакраментальное "проявить благоразумие" вместо иной какой-то эмоционально отторгающей, живой реакции выдаёт чужесть и отца всему происходящему, принадлежность и его к "племени смотрящих на мир со стороны и свысока". А яблоко от яблони упало недалеко.
Жаль, не остаётся ни места, ни времени на публицистику — так и хочется выделить её именно жирным шрифтом, настолько интересна она в этих летних номерах…
(обратно)
Владимир Костров “НЕ НАМИ ЭТОТ МИР ВРАЩАТЬ ЗАВЕДЕНО…”
В эти дни отмечается юбилей замечательного русского поэта Владимира Андреевича Кострова. Поздравляя его с этим событием и с выходом его итоговой поэтической книги "Если любишь…", прекрасно изданной издательством "Классика", хотелось бы процитировать очень ёмкие, точно передающие смысл жизни и творчества поэта, слова Николая Николаевича Скатова, директора Института русской литературы (Пушкинский Дом): "Ведь и само пушкинское творчество есть некий плод общенационального коллективного усилия. Именно такой традиции — быть "эхом русского народа" — наследует поэзия Кострова".