Нет, намека не было. Иосиф сказал, что же это мы так сидим сухие, надо бы чего-то принять. Насчет себя сообщил, что предпочитает водочку: среди спиртов — ничего чище, здоровее нет. Я поддержал: в единстве предпочтений — своя сермяга.
Подошел официант. Я заказал водку, Иосиф — виски со льдом. Сермяги не получилось.
Иосиф сказал: обратимся к делу. Первое слово было за мной. Я сослался на письмо, в котором просил его о поддержке. Он сказал, что помнит об этом, нет надобности повторять. Я стал говорить о романе "Двор", что, кроме двух книг, в прямом охвате до марта 1953-го года, написанных в Одессе, предполагаю еще две книги, так чтобы покрыть, сколько достанется мне, XX век.
Иосиф сказал: все ходим под Богом. О рукописи "Двора", посланной ему, сообщил, что она у него на столе. И добавил: "Моя фанаберия — поэзия". По ходу разговора еще два-три раза повторил, что его фанаберия — поэзия.
Насчет романа, куда посылать, твердо советовал: "Ардис", можно Саше Соколову, он там работает у Карла Проффера. а лучше самому Карлу, который среди американцев первый знаток русской послеоктябрьской прозы, кроме того, замечательный парень, познакомились еще в России.
— Будете посылать рукопись, — сказал Иосиф, — сошлитесь на меня. На улице, когда прощались, повторил: "Обязательно напишите, что говорили со мной".
Вечер был пасмурный, той осенней нью-йоркской пасмурности, в которой, подвешенные к столбам, фонари окружены баллонами желтого света, возвращающими улицы к газовым фонарям минувшего века, когда по булыжной мостовой цокали конские копыта и прохожие в цилиндрах, слегка наклонясь вперед, пристально вглядывались в никуда, темневшее перед ними.
У меня было превосходное настроение: наконец дело сдвинулось с мертвой точки, "Двор" идет в "Ардис", лучшее в Америке русское издательство. По мнению Иосифа, не только в Америке, но вообще в зарубежье.
Месяца через три я получил письмо из Энн-Арбора, штат Мичиган, которым Фред Муди, член редакционного совета издательства "Ардис", благодарил меня за интерес к издательству, засвидетельствованный присылкой моей рукописи. За благодарностью, строкой ниже, следовало "к сожалению", которым автор уведомлялся, что обилие прозы, имеющейся на руках у издательства, в настоящее время исключает его интерес к какому бы то ни было дополнительному материалу этого рода.
Несколько лет спустя, ранней весной восемьдесят четвертого года, авторские поездки по Америке привели меня в Энн-Арбор. Нежданный гость в издательстве "Ардис", я пришел в неурочный час: Карл Проффер, сказали мне, занят со своими студентами в университете. Есть смысл подождать, звонил, что скоро объявится у себя в конторе.
Рассматривая книжные стеллажи, я обнаружил на полке полдесятка комплектов "Двора", недавно выпущенного, в двух книгах, Нейманисом в Мюнхене. Когда пришел Проффер, я сказал ему, указывая на книги: "Карл, этот роман я посылал вам. До французского издания в Париже, до русского издания в Мюнхене".
"Да, — подтвердил Карл, — посылали. Я очень жалею, что не напечатал роман. Был разговор с Бродским. Бродский чего-то там фокусничал, кипятился. Я очень жалею, что послушался тогда. Потом уже было поздно".
Карл выглядел усталым, лицо припорошено сизой пудрой. В тот день мне сказали, что у него рак. Полгода спустя Карла Проффера не стало.
Странно: пока был жив Карл, ни разу не возникало соблазна узнать у Бродского у самого, для чего нужны были ему все эти трюки с издательством "Ардис", где он то доброхот, то лиходей Ванька-ключник. А в сентябре, когда пришла весть о кончине Карла, к скорби примешалась и досада: вот, упущен шанс обменяться на троих словом "по интересующему вопросу", узнать причину.
Хотя, с другой стороны, для чего узнавать, какой толк в этом знании? И вообще: что есть причина?
Год спустя поэт Иосиф Бродский, александриец по стиховой своей фанаберии, иудео-эллин, по наследственной непочтительности к живым и усопшим властелинам мира, поднимет вопрос о причине в разговоре с бюстом римского императора Тиберия:
Приветствую тебя две тыщи лет
спустя. Ты тоже был женат на бляди.
У нас немало общего...
……………………………
Какая разница, что там бубнят
Светоний и Тацит, ища причины