Самое главное в прозе Полякова прог
оваривается как бы между делом, в коротких абзацах-паузах между развитием основного (и, надо отдать должное, весьма мастерски выстроенного) сюжета. Так, ни на минуту не прекращая улаживать свои предпринимательские проблемы, разбираться в запутанных отношениях с женой, любовницей, дочерью и сомнительным товарищем, выпутываться из следственного дела, помогать батюшке строить церковь и вариться во множестве других интрижно-денежно-интимных дел, Михаил Свирельников успевает ещё и думать над тем, какой была его судьба в России раньше, и какой она стала теперь. "Странно... Очень странно, но, сравнивая свою советскую, скудную, боязливую жизнь с нынешней, Михаил Дмитриевич, почти не сознаваясь себе в этом, приходил к выводу, что та, прежняя, была лучше, во всяком случае — справедливее и честнее. Бога не помнили, со свечками по храмам не стояли, а жили-то праведнее!" — признаётся он сам себе, и я не думаю, что это признание очень уж расходится с тем, что думает по этому поводу сам Поляков. Об этом — тоже необходимо помнить, читая его романы...
3.
Да, текст "Грибного царя" (как, впрочем, и романов "Замыслил я побег", "Козлёнок в молоке", а также ряда многих других произведений Полякова) действительно переполнен анекдотами и анекдотическими ситуациями, которые при ближайшем рассмотрении оказываются призванными не столько для того, чтобы похохмить и повеселить читателя, сколько для того, чтобы создать максимально выразительную характеристику перестроечной и постперестроечной эпох. В большинстве случаев эти анекдоты относятся к тому литературному жанру, который имел в виду А.С. Пушкин, когда, давая в начале своего романа характеристику Онегину, заметил, что "он рыться не имел охоты / в хронологической пыли / бытописания земли; / но дней минувших анекдоты / от Ромула до наших дней / хранил он в памяти своей", подразумевая под понятием "анекдоты" некие вполне самодостаточные краткие эпизоды, в которых раскрываются характеры конкретных исторических личностей или же самой сопутствующей им эпохи; однако, наряду с ними, встречаются в романе Полякова и анекдоты, так сказать, уже более близкого нашему сегодняшнему пониманию образца. Так, в связи с рассказом о депутате-гомосексуалисте Болеславе Брониславовиче Жолтикове, он как бы мимоходом сообщает: "Ходил даже такой анекдот о новом российском флаге: красный цвет символизирует кровь, пролитую за свободу, белый — чистоту помыслов реформаторов, синий — количество "голубых" в Думе, правительстве и администрации президента, а всё вместе повторяет торговый триколор "Пепси-колы", — и мы понимаем, что эти строчки выступают здесь не как заурядный эпизод-смешилка, а как некий резонатор, помогающий вывести образ отдельного персонажа на уровень широкого социального обобщения.
Читая гротескную прозу Полякова, надо постоянно иметь в виду то обстоятельство, что даже стопроцентно анекдотические ситуации несут в его произведениях некую, заключённую в их глубине, потаённую правду о времени, государстве и людях. Даже чисто идиотические, на первый взгляд, эпизоды всплывают в поляковской прозе не ради своей самодостаточности, а почти исключительно для того, чтобы — пускай и с сатирическими или полуироническими интонациями — подвести читателя к неким серьёзно-болевым размышлениям о судьбе Отечества. Именно так происходит в эпизоде, касающемся воспоминаний героя о годах его службы в Западной группе войск, когда, чтобы попасть на службу, ему приходилось пересекать Гамбургское шоссе, по которому транзитом из Западного Берлина в ФРГ мчались невиданные иномарки с фирмачами. "Одно время, — вспоминает он, — солдатики-азиаты взяли привычку по пути из части на полигон, останавливая машины, просить у западников сигареты и "жвачку". Те, кстати, охотно тормозили и угощали, с естественно-научным интересом разглядывая узкоглазые, коричневые рожи "русских". Когда об этом узнало начальство, разразился жуткий скандал. Особист топал ногами и кричал, что вот так, за сигареты, и продают родину, а кишлачные попрошайки хлопали своими туранскими глазами, не понимая, почему им грозят трибуналом и дисбатом. Где они были, эти особисты (не раз потом думал Михаил Дмитриевич), когда Горбачёв продавал родину за общечеловеческие цацки, а Ельцин за рюмку водки? Где, чёрт побери?!"