В последние годы Система в её классическом виде (тоталитарная власть + идеологическая верхушка + карательные органы) ушла в тень, чёткая государственная идеология отсутствует, единого гражданского общества в стране нет, и писателю приходится говорить, главным образом, лишь о каких-то частных проблемах частного персонажа. Из-за этого литература стала мельче, утратила свою социальную остроту и значимость, и быть услышанным широкими читательскими массами стало в наши дни намного труднее, чем в годы идеологических строгостей и цензурных запретов.
Наиболее сильно и ярко талант Полякова проявляется именно тогда, когда он вступает в единоборство с Системой и начинает действовать закон о том, что, "сила действия равна силе противодействия". Это хорошо видно на примере таких политически заострённых вещей как "ЧП районного масштаба", "Работа над ошибками", "100 дней до приказа", "Апофегей", "Демгородок" и особенно — "Козлёнок в молоке", героям которых приходится тягаться с такими монстрами, как бюрократия, солдатчина, а то так даже и сама государственная идеология. Но именно серьёзность сопротивления как раз и способствует пробуждению в них неких, до поры дремавших, душевных качеств, наполняющих и их собственную судьбу, и сюжет произведения тем верховным смыслом, который подталкивает читателя к стремлению быть похожим на литературного героя и подражать ему в своей реальной жизни.
Когда же Система не видна и полуразмыта (или же автор и его герои сознательно отводят глаза, чтобы не замечать её несправедливостей), тогда на передний план выходит сугубо личная, индивидуалистическая тема, сводимая, главным образом, к ненасытимой жажде сексуального удовлетворения. И тут читатель должен иметь в виду ещё одну особенность поляковской прозы. Будучи потрясающе наблюдательным писателем и зная жизнь как бесконечное множество переплетающихся между собой нюансов, Юрий Поляков почти всегда пишет только о том, что практически мгновенно узнаётся читателем как его собственный, индивидуально неповторимый человеческий опыт, а потому и принимается им как безоговорочно абсолютная жизненная правда. Если же что-то в произведении Полякова откровенно "выпирает наружу" и представляется неестественно раздутым, значит, это сделано автором специально для того, чтобы читатель обратил на это внимание и задумался над его сутью. Именно такова, на мой взгляд, гипертрофированная и почти исключительно плотская (если не сказать: скотская) сексуальность многих его персонажей, встречающихся нам в таких вещах как "Небо падших", "Подземный художник", трилогии "Замыслил я побег", "Возвращение блудного мужа" и "Грибной царь", отчасти в "Козлёнке в молоке", а также во многих его пьесах. Вышедшая на первое место маниакально преувеличенная сексуальная озабоченность, являющаяся явно ненормальной для обычных людей, призвана сигнализировать нам о том, что это — по сути, единственное, что ещё оживляет собой жизнь человека, отрешившегося (или же отрешённого) от Системы и создаваемых ею проблем. Не случайно у нас постоянно звучала раньше фраза о том, что нельзя жить в обществе и быть от него свободным, — это действительно так и, освобождаясь от общества и порождаемых им проблем, человек как бы оказывается на необитаемом острове, где его не волнуют никакие другие вопросы, кроме диктуемых собственной плотью. Хорошо ещё, если перед ним стоит задача ежедневного добывания прокорма, решение которой забирает на себя хотя бы часть его сил и времени, а если проблема с питанием и защитой от окружающей среды полностью решена, тогда на первое место, затмевая собой душу и разум, выходит единственно томление в паху — постоянное, жгучее и неутолимое. Именно это мы видим на примере главных героев повести "Небо падших", а также "эскейпера" Олега Трудовича Башмакова из романа "Замыслил я побег" и некоторых других персонажей, включая главного героя романа "Грибной царь" Михаила Дмитриевича Свирельникова. Только этим можно объяснить почти обязательное наличие в большинстве поляковских произведений несоизмеримо юных по возрасту любовниц главных героев и то, что мир его прозы порою сужается до размеров единственно вагинальной реальности. И это — уже не гротеск, а красноречивый пугающий символ, предупреждающий нас об опасности перерождения человека мыслящего в человека исключительно трахающего. Впрочем, одна из пьес Юрия Полякова так и называется — "Хомо эректус".
5.
Если оглянуться на пару-тройку десятилетий назад, то можно отчётливо увидеть, что искусство в СССР носило в высшей степени обобщающий характер, и достаточно было описать или изобразить на экране пять-десять типичных для того времени человек, чтобы в них отразились характерные черты ВСЕГО НАРОДА. А вот сегодняшнее искусство кажется в своём подавляющем большинстве абсолютно нетипичным и безжизненным, ибо основными его персонажами (как в литературе, так и в кино) стали представители неимоверно узкого общественного круга, представленного, главным образом, различными теневыми магнатами, работниками тайных спецслужб, тузами мафии, киллерами и другими "экзотическими" персонажами современной России. Безусловно, такие люди наверняка тоже имеются в определённых слоях нашего общества, но они представляют собой от силы 1% от всего населения, а поэтому и воспринимаются не как мои реальные современники, а как некие искусственно созданные модели человечков, этакие гомункулусы, в которых просто невозможно узнать ни себя, ни своих современников. А ведь главная цель искусства именно в том и состоит, чтобы каждый читатель или зритель УЗНАЛ в изображённом художником персонаже СЕБЯ и СОВПАЛ с героем по переживаниям, иначе ведь он ни за что не поверит в ту идею, которую автор хотел донести своим романом или фильмом до адресата.