Герою повести Семёна ФАЙБИСОВИЧА "Остатки сладки" тоже приходится часто выслушивать укоры в мрачном взгляде на вещи и жизнь, ведь у него: "Земля продолжает катастрофически переполняться, а Россия — вечно здесь всё не как у людей — наоборот, вымирает потихонечку, одного Жириновского навалом: совсем достал по всем телеканалам — хуже таракана…" Но вот он почти исправился и — справился, "кажись, с мизантропией и пессимизмом" и начинает вспоминать своих женщин — почти всех. Ох, лучше б он их не вспоминал. Ведь не с позиции любви , пусть даже многократно транслируемой, а с позиции — пользы теребится несчастная память. Эта — шапочку связала, та — фартук кухонный оставила, а ещё одна — осчастливила нестандартных размеров папочкой для рисунков. И так — до бесконечности сорока журнальных страниц. Начинаешь потихоньку ненавидеть это перечислительное серое занудство — без воздуха, без выхода куда-то, ну если не вглубь и ввысь, то хотя бы вбок. Но тем и коварна проза иногда, что хоть самой последней строкою, да вдруг и развернёт всё чуть ли не вспять. В общем, после ударных финальных фраз вздохнулось, наконец-то, почти примирённо…
А вот Юрий ПЕТКЕВИЧ, которому ещё в детстве в сердцах напророчили "пастухом быть", спел такую дивную чистую песенку своей прозой-свирелью, что вдруг уподобляешься той спасённой бабочке, которую "зажал в кулаке, и она там щекоталась, пока выбежал в подъезд и, спустившись на первый этаж, выпустил её. Бабочка, будто пьяная, закружилась в воздухе". Так и хочется тоже покружиться — в восторге от неуловимо платоновского аромата и хрупкой неуклюжести слога, похожего чистотою своей на отражённую западной частью неба утреннюю зарю. Редчайшее явление в русской современной литературе…
"В неясном предчувствии крыл" жила и поэзия Алексея ПРАСОЛОВА. "Стихи его будто пронзают мироздание, проникая в запредельную для человека потаённость. Сокровенная природа вещей также открыта поэту: он постигает её в одно-единственное озаряющее мгновение целиком во всей полноте звуков, красок и живой одушевлённой сути философского образа, воспаряя над бытием во вдохновенном поэтическом восторге" (Александр Суворов, "Голос грозы", "МОСКВА"). Подборкой стихов Прасолова открывается десятый номер журнала.
Глазами, "изнутри наполненными любовью и болью", смотрит на мир и человека в нём лирический герой Владимира ШЕМШУЧЕНКО ( "Слово было в начале. Страшным будет конец. Зачеркнёт одичанье Милосердный свинец. Я никчемный и грубый, и в репьях голова. Но в бескровные губы Я целую слова. Не суди меня строго, Коль тебе невдомёк: Слово было у Бога, И оно было Бог" ). Что-то глубинно-общее есть у этих поэтов. Может быть, "полыхающий закат", суженный "до полоски алеющей", а может быть, "звёздные ноты", которые "рассыпает Господь для поэтов на Млечном Пути"?
"Никто не знает, зачем нужно обдумывать жизнь и делать из неё выводы, — вопрошает Борис АГЕЕВ в своём романе "Душа населения", — но именно этим и занимается большинство людей и, как правило, делают не те выводы". О судьбе "побродяжьего" люда, готового "и к разбою и к иконописному делу", размышления автора, попутно открывающего нам и "закон женщины", заключающийся "в умножении радости"; и "прелести окаянного быта"; и тайну великого "мущщины", которую открыть и осмыслить до конца невозможно, так глубоко припорошена она забывчивостью людской, вернее, и не забывчивостью вовсе, а освобождающим "будущее от бремени прошлого спасительным памороком, ибо жить с таким знанием было нельзя, не выносили тяжести ни ум, ни сердце"…
К тайне настоящего "мущщины" приближается и Александр Мельников в ностальгическом своём "Стройотряде". Но об этом любознательный читатель узнает сам.
Семидесятилетию писательской организации Оренбуржья посвящённый, последний выпуск альманаха "ГОСТИНЫЙ ДВОР" поражает, в первую очередь, трепетным отношением к истории края, к культуре его, архитектуре, этнографии. Тщательно, по крупицам собранные и хранящиеся в архивах знания эти изымаются, обрабатываются и дарятся читающей публике наравне с живыми или записанными из уст ушедших уже людей воспоминаниями. Дорогая наша провинция трепещет над каждой крохой памяти об ушедшем. Но не только к прошлому, но и к будущему тянутся многие материалы альманаха. Радует обилие публикаций литературных опытов совсем юных дарований, как Алексей ГНЕУШЕВ, например: "Я — неверная дорога. Я — ветер. Я меж Дьяволом и Богом Третий. Я — неясное желанье, Смутность речи. Я — слепое ожиданье Скорой встречи. Я — как небо. Я — как птица. Я — как вера… Я — далёкая зарница Новой эры".