Еще на одно качество иудейского закона, не известное князю Владимиру, обращает внимание Михаил Лобанов — "немыслимая жестокость в отношении к другим народам". Примеры опустим, ибо они хорошо известны. Договорим за критика то, что справедливо отмечалось Ф.Достоевским, В.Розановым, В.Шульгиным, М.Назаровым и другими авторами: эта жестокость, эти зверства возводились и возводятся в ранг добродетели, идеала, ибо они направлены против гоев, неевреев.
Подобная философия выражена и в словах Голды Меир, и в высказывании американского сенатора Хелмса, приводимых Лобановым в статье "И вздрогнут наши недруги" и интервью "Светоносец или лжепророк?": "Речь идет не о том, чтобы выкинуть их (палестинцев — Ю.П.) за двери и отнять у них их Родину. Их не существует"; "Россия и северные державы в продолжение долгого времени были гонителями рассеянного Израиля. После их попыток истребить остаток Израиля в Иерусалиме уничтожение их вполне отвечает и Божественному правосудию, и его заветам одновременно".
Подобной философией руководствуются и нынешние завоеватели России. И помогли им в достижении цели те писатели, критики, литературоведы, которые через расхристианивание сознания, через утверждение философии "мелкого духа" морально уготовляли порабощение страны. Заслуживает внимания то, как по-разному и всегда тактически и технически грамотно они действовали по отношению к своим противникам, к представителям "русской партии". Пример Михаила Лобанова показателен в этом смысле.
В духовной автобиографии критик говорит о добром отношении к нему в первое десятилетие его творческой деятельности со стороны З.Кедриной, Д.Старикова, Л.Шинделя, Я.Эльсберга, В.Камянова. Думаем, что такое отношение было вызвано по меньшей мере двумя причинами. Первые работы Лобанова принципиально не противоречили духу марксизма-ленинизма — "ереси жидовствующих" XIX-XX веков, что, конечно, устраивало названных и неназванных потомков Схария. Во-вторых, они рассчитывали использовать его как шабесгоя, как русского критика, который должен был создавать видимость неуправляемости происходящего в литературном мире, объективности оценок, даваемых "интернационалистам-космополитам".
Например, Александр Дымшиц попросил Лобанова написать статью о Константине Симонове: "Очень важно, чтобы написали именно вы". Михаил Петрович вежливо отказал, ибо, как фронтовик, не верил Симонову с его "псевдорусским героизмом солдат, которые умирают в бою, "по-русски рубаху рванув на груди".
С 60-х годов Лобанов начинает проявлять свое русское "я", и, вполне естественно, он попадает в список славянофилов, националистов, шовинистов и т.п. В травле критика приняли участие А.Бочаров, П.Николаев, В.Оскоцкий, В.Жданов, А.Анастасьев, И.Дзеверин, А.Дементьев, А.Яковлев и многие другие. Откровеннее всех была Жак, которая предложила исправительно-трудовую колонию как средство перевоспитания критика-"мракобеса".
Неоднократно проявлялась и коллективная, кагальная воля противников Михаила Лобанова, в частности, на собрании объединения критиков и литературоведов 19 марта 1980 года. Результаты выборов по кандидатуре Лобанова в бюро этого объединения следующие: 270 человек — против, около 60 — за. Таково было национальное соотношение среди московских критиков и литературоведов.
Несомненно, что противники Лобанова, "правых" объединялись прежде всего по национальному происхождению. Для евреев "восторг крови" (название одного из эссе критика) оказывался преимущественно сильнее идейных и прочих разногласий, обид, человеческих привязанностей.
По свидетельству Лобанова, еврейство автора было уже условием при приеме в Союз писателей. И, как правило, речь не шла о таланте, но "если у кого был какой-то намек на дарование — такого на руках вносили в русскую литературу".
Конечно, оппоненты Лобанова, "правых" — это не только евреи. Несомненно и другое: среди "левых" евреи составляли и составляют подавляющее большинство. Симптоматична в этом смысле реакция Сильвы Капутикян на признание Ст.Рассадина в своей русскости: "А я думала … , что в Москве все левые — евреи". И суть не в том, что, по версии Ст.Рассадина, приводимой в "Книге прощаний", его собеседница — "простодушная армянка". К подобным выводам на материале не только русской истории приходит и непростодушный Ю.Слезкин, профессор Калифорнийского университета в Беркли, книгу которого высоко оценил американец из Одессы Е.Добренко. Юдофил Ю.Слезкин, в частности, утверждает: "Между евреями и Новым временем существует какая-то особая связь и что в каком-то великом смысле евреи и были Новым временем"; "университеты, "свободные" профессии, салоны, кафе, концертные залы и художественные галереи Берлина, Вены, Будапешта стали настолько еврейскими, что либерализм и еврейство стали почти неразличимы"; "Современная эпоха — это еврейская эпоха, и ХХ век, в частности, — это еврейский век".