Твёрдые в вере своей, что деревья и тучи,
солнце и снег были созданы только для них...
Впрочем, настала пора говорить об ином:
О генофонде, о плебсе, который глазеет,
по горловину залившись дешёвым вином
на гладиаторов с круглым мячом в колизеях,
чтобы потом раздербанить соседям анфас,
о, как обычно, нежданной зиме,
о чиновничьей мрази,
о легионах на юге, просравших Кавказ,
или о нищих провинциях, тонущих в грязи,
вспомнить дворец за зубастою красной стеной,
где за бумажным дерьмом и за стёклами камер,
фото— и видео-, прячется очередной
тусклый правитель династии лжи, где носками
тысячелетними пахнет имперская власть...
Можно схитрить и слукавить, что станет
лучше и проще, что скоро надышимся всласть
или хотя бы, что будет тонуть наш "Титаник"
целую вечность, и сбацать на палубе вальс
или фокстрот, но кончаются струны и строки,
и, захлебнувшись, последняя оборвалась.
Мне выходить. Просто слишком темно на востоке
в этот закатный и всё ещё западный час.
ДЫРОЧКА
Мчим на резиновом катере,
Пьяные озером вдрызг,
Катимся к чёртовой матери
В белых комариках брызг.
Что так безжалостно колется,
Рвётся и жалит внутри?
Эти леса и околицы,
Избы и монастыри,
Славное море Плещеево,
Детский бассейн Петра...
Шито иголкой Кощеевой
Светлое наше вчера.
И, на бессмертье нанизаны,
Пасынки лютой зимы,
Узкими бродим карнизами
Мимо сумы и тюрьмы.
Вот потому-то с тобою мы,
Не оттрубив двадцать пять,
В лодке житейской пробоины
Настрополились латать —
Рюмкой ночной, разговорами,
Дымом, солёной звездой...
Но лишь такими просторами
Да изумрудной водой,
Только полями да чащами,
Да шепотком камышей
Можно заделать свистящую
Дырочку в русской душе...
МАНДАРИНОВЫЙ МЕСЯЦ
Скучен мир, как любовь за лавэ.
Может быть, на извозчике — к Анне?
Вечер. Ветер свистит в голове.
Заседает "Парламент" в кармане.
Олигархи летят в Куршавель.
Я "Крушовице" пью на Арбате.
Чу! Шевелится вкусный щавель
в моей запертой умной палате.
В этой предновогодней стране
сотни лет — мандариновый месяц.
Душу, слякоть дорожную, мне
дни прохожие медленно месят.
Взгляд, обычно потухший, у них
от предчувствия ярок настолько,
словно праздник шутов и шутих —
от вселенской печали настойка.
Скоро всем нашим шведам отсель
погрозим мы бокалом шампанским!
Ёлки-палки, метель-карусель
да над Спасскою бубен шаманский...
Сергей КУЗНЕЦОВ (Москва)
ДЕРЕВО ИЗ ДЕТСТВА
Когда смотрел на яблоню антоновскую
Жила в родительском саду с руками поднятыми
Я вспоминал огромные плоды, Любовь Милосскую,
Ивана Бунина, придумывал кривые корни.
Была привязана к стволу тугая проволока
На ней белье сушили мы лет двадцать.
Рожала яблоки высокая антоновка
И заставляла их о землю разбиваться.
Весной я убирал плоды гнилые, черные