Как много нас, не выровнявших спин,
Теряющих терпенье только спьяну...
Мне слышится доклад:
— Мой господин!
В России всё идёт пока по плану.
Чей это план, что и к какому сроку в нём запланировано, поэт не сказал: не захотел повторяться, так думаю. "Бог с ней — с разваленной системой,/ Раз развалилась, знать слаба... /Но жить с оглядкою на Сэма?!/ Ужель нас эта ждёт судьба?"
Народ страшится такой судьбы. И это понятно: Русь уже знала её. И запомнила, как самую чёрную страницу в тысячелетней своей истории. Прошло почти три века, пока она, поумнев, собралась с силами и вышла на поле Куликово, чтобы разорвать цепи иноземного ига.
Поэт-патриот не мог не вспомнить сегодня об этом событии: "Право жить на свете в полный рост/ Вместе отстояли люди русские./ А теперь? Всё кобелю под хвост?"
Грубо, конечно. По-мужицки. Но ласковых слов на подобные случаи народ не припас... А эти, ставшие поговоркой, означают одно: народ не смирится с жизнью не в "полный рост", "с оглядкою на Сэма" и на кого там ещё — претенденты на эту роль могут найтись.
Я радуюсь появлению в русской поэзии ещё одного талантливого поэта, главным содержанием поэзии которого является народная жизнь, а главным чувством — любовь к народу, сочувствие ему и сострадание. Радуюсь и тому, что он, такой, в провинциальной России не один. Уверенно и мужественно, в некрасовской традиции работают в поэзии Ольга Фокина (Вологда), Леонид Корнилов (Подмосковье), Николай Денисов (Тюмень), Евгений Гусев (Ярославль). Это только те, творчество которых я знаю...
О провинциальной России враги её, русофобы, говорят: лапотная Россия. Патриоты: глубинная Россия. Я бы добавил: коренная, подлинная Россия — главная кладовая русского языка, высокая башня русского национального характера, ещё не облетевший сад русской национальной культуры.
Поэзия Юрия Асмолова — подтверждение тому.
Валентина Ерофеева ЖИЗНЬ ЖУРНАЛОВ (Ноябрьские номера "Нашего современника", "Москвы", "Нового мира", "Знамени")
Натали ИВАНОВА с первых страниц ноябрьского "Знамени" пытается просветить неразумного читателя своего на предмет постижения кто такое fiction и кто такое non-fiction, и с чем их можно съесть. Видимо, в своё время были аналогичные попытки разъобъяснить и benю с nota beneй, а также avanti с dolce vitoй (название журнальных рубрик). Как слепых котят таская туда-сюда (то в fiction то из fiction) бедную поэзию с прозой (prosus) и изнервничавшись с эссе, которому, по её горькому признанию, не нашлось в русском языке достойного слова, Натали Иванова наконец-то радостно восклицает: "Я отношу non-fiction к изящной словесности — а не просто к книгам как таковым, среди которых могут быть и пособия по математике, и советы ветеринара". Прелестно, не правда ли? Жаль, что на этом вступлении блистательной критикессы и закончилась на сей раз попытка журнала соединить французский (то бишь латинский) с нижегородским.
Хотя мостик в англицкую сторону, к Кену Кизи и Милошу Форману, протянут всё же был: "Я залезала на скамейку под навесом, Зина поворачивалась ко мне спиной, я крепко обхватывала её руками-ногами, как Учительница — ствол сосны, и мы носились по двору. Гоп-гоп, эге-гей! Один раз Зину замкнуло, она едва шевельнула плечами — и я шмякнулась оземь. Копчиком о камень ударилась. Больно. Сижу, недоумеваю. "Зин, ты чё?" — только и нашлась что спросить. "А ну тя на х… Надоела!" — так ответила мне Зина и пошлёпала восвояси". Это Виктория ВОЛЧЕНКО. Рассказ "Зина" — "Дурдом". Но это уже другая история.
Почти два века спустя Анатолий КОРОЛЁВ ("Похищенный шедевр", реконструкция) сделал попытку защитить от посягательств "архивного мальчика" Владимира Титова кишинёвский замысел Пушкина — историю влюблённого беса. "Пушкин ставит свой мистический сюжет прологом к падению Москвы в войне с Наполеоном и эпиграфом к адскому пожару, в котором сгорел город. Так подчёркнута связь между частным грехопадением и его космическим следствием", — утверждает Анатолий Королёв. Возможно ли злу изменить свою природу и через любовь сотворить добро? Возможна ли человечность в отношениях с высшим миром, и кто истинный источник зла? Вопросы — непростые, ответы на них — тоже. И у Пушкина, и у Королёва…