Но мне говорят: “Не мели-ка чушь ты,
пирог, который в печи, лучше того, что слопан”.
Позади лишь кровь, преступления, горе,
но притом искусства, подвиги, царства.
Впереди лишь новые с годами хвори,
но, надеюсь, и новые к ним лекарства.
В спину взглядом впиваются Вии,
навстречу роботы с улыбкой на роже.
Те мертвые, эти еще не живые,
какое мне дело, чем они там не схожи.
Сзади пропасть, впереди вон бездна,
а я, на травке и солнышке, от обеих в шаге.
Я занят одним лишь, что здесь уместно:
детским лепетом на лужайке.
КрестьЯнин в Венеции
Люди, которым предстоит уйти под землю,
ходят по городу, уходящему под воду.
Слышу шум времени, но ему не внемлю.
Вижу гондолу, думаю про подводу.
Если воду оправить в камень, город станет столицей,
а потом перестанет. О грядущем и вечном
не размышляю, мне б поиграть с землицей
на участке каком-нибудь подвенечном.
Русский здесь, словно рюмка водки
в печени со стабилизированным циррозом.
Хожу, превращаю дворцы в фотки,
консервирую пищу
воспоминаньям и грезам.
Из мрака всех недородов, на площадь Святого Марка
выйду и восторг почувствую, как измену.
Вот стоит наркоман, он пьяней, чем доярка,
не замечает Венеции, предпочитая вену.
Если мир представить в виде, скажем, регаты,
а призом назначить дно, то сразу увидишь:
кого Европа не зови в адвокаты,
обогнал Венецию наш Китеж.
***
Я не поеду больше никуда,
хотя и путешествовал так мало.
Боюсь увидеть, что гниет вода
в глуши венецианского канала.
И тот дворец, где отрывался дож,
сарай из камня, мокрый и неброский.
Там смерти в атмосфере ни на грош,
и там уже не бродит даже Бродский.
Я не поеду также и в Китай,
ни в боинге, ни по железной ветке.
Цвети, о желтый образ, расцветай!
Знать не желаю истинной расцветки,
твоих Шанхаев, их ночных огней...
Китай, ты стал богатой страною,
а я смакую песни прежних дней:
стенанья за Китайскою стеною.
И содрогаюсь, лишь вообразив,
что я в Париж с экскурсией отправлен.
Увижу — и всего-то, — что красив,
и этим буду навсегда отравлен!
Нет, лучше лягу на диван-кровать,
и в дальний путь без всякого движенья!
Я не из тех, кто станет корчевать
вишневые сады воображенья.
Николай Беседин “ДЕКАБРЬ. ПОЛНОЧЬ...”
ЧУЧЕЛО
В мой огород повадилось
Настырное жулье.
Наверно им понравилось
Мое житье-бытье.
Мне их пугать наскучило
Словами и без слов.
И сотворил я чучело
Из равных лоскутков.
Приделал морду умную,
Дал в руки кнут и жесть,
Под музыку бравурную
Воздал хвалу и честь.
Мол, стой на страже истово,
Пугай сорок-ворон
И всякого нечистого,
Что прут со всех сторон.
Сперва сомненье мучило!
По чучелу ли груз?
Но очень скоро чучело
Вошло, видать, во вкус.
Так огородом правило,
Взяло такую власть,
Что ничего — по правилам,
А можно только красть.