нято, преимущественно, частностями, блеском найденной метафоры, но широкие мазки, художественный темперамент, временами выплескивающийся через край, подчас опережая ток логики. Его строки напитаны молодой удалью и задором, сокровенной нежностью и чувством нерастраченных сил, надобных Отечеству-поэзии-любимой. Это оперённое гордое звучное слово". Мудрая оценка Олегом Михайловым творчества Валентина Сорокина сейчас видна еще зримее. Это ведь как в живописи: есть "малые голландцы" или Павел Федотов; мастеровитые, прописывающие детали, а есть великие Джотто или Василий Суриков (великий творец "Утра стрелецкой казни"), писавшие крупные полотна мощными мазками. Кому какой дар от Бога дан. Валентин Сорокин вошел в русскую поэзию эпическими, как фрески, драматическими поэмами, такими, как "Дмитрий Донской", "Евпатий Коловрат", из которых самая знаменитая "Бессмертный маршал" (о Георгии Жукове). Но хотя тогда еще этих величавых поэм у молодого парня не было, но чуткий критик Олег Михайлов их провиденциально предчувствовал. И не ошибся в предвидении своем. Мы все не ошиблись. br Тогда же "штабом" было принято решение "вытащить" Валентина Сорокина в Москву. Я говорю "вытащить", потому что в те времена строгих прописок это было очень и очень непросто. Требовались соответствующие решения "инстанций". Но мы справедливо посчитали, что, если для тех же Николая Рубцова или Валентина Распутина, Василия Белова, Виктора Астафьева, воздух провинции живителен — они не отрываются от корней, то для Сорокина по характеру его Божьего дара нужна центральная трибуна. "Такого нельзя держать в монастыре, надо его на Красную площадь!" — помню, наставлял нас Питирим. Мы прислушались к церкви. Валентин Сорокин вскоре получил место заведующего отделом публицистики, а затем поэзии журнала "Молодая гвардия". Проявил прекрасные организаторские способности, привлек свежие таланты из глубинки со всей России. И мы вдвинули его в "номенклатуру" — главным редактором в организовывавшееся чисто русское по задачам и штату издательство "Современник" к Юрию Прокушеву. Тут нам очень помог член Политбюро Константин Черненко, занимавшийся кадровыми вопросами, очень русский человек по духу. Незаслуженно оболганный "ими". Черненко умно на привале, на охоте у костра, почитал стихи Сорокина любившему поэзию Брежневу, и, несмотря на яростное сопротивление нерусских сил (гнусного "чужого" отдела пропаганды ЦК и КГБ с Андроповым-Файнштейном — война за пост главного редактора ключевого издательства была насмерть!), закрытым решением ЦК КПСС Сорокин все-таки был утвержден главным редактором "Современника". Были тогда в брежневскую пору и у нас на русской улице иногда праздники. Что-то и мы, "Русская партия внутри КПСС", настойчиво требуя свою русскую штатную долю в высшей номенклатуре партии, свои штаты в большой политике, умели пробить. Понимали ли мы, бросая с ходу Сорокина в самое пекло — на знаменосное, неистово русское издательство "Современник", на какие тяжкие испытания духа мы его, молодого, неискушенного в московских хитростях и жутких закулисных интригах, обрекаем? Да, понимали. Но Юрию Прокушеву позарез нужен был самоотверженный помощник. Штаб подпольного русского движения обошелся поэтому с Сорокиным, как на фронте — лучшего бросают в бой на самый опасный, ключевой участок фронта. И Сорокин был в "Современнике" у Прокушева, как полководец Жуков у Сталина в Отечественную войну. br Его сразу же "чужие" начали подло травить. Андропов решил доказать Брежневу, что тот ошибся, поддержав Сорокина. КГБ грязно организовывало анонимки, клеветнические письма. Под него подложили своих провокаторов, которые затем писали на него "сигналы". Почему-то именно его решили выкинуть из квартиры, когда КГБ понадобилась "явочная" квартира именно в писательском доме для миллионерши Онасис. Его наказали на Комитете Партийного Контроля по сфабрикованному обвинению в неуплате партвзносов — хотя сама секретарь по идеологии Кунцевского райкома Савицкая, мать космонавта Светланы Савицкой, принесла ведомости и показывала, что он уплатил взносы вперед, еще в предыдущем году — он же не виноват, что его книга задержалась с выходом. Его вдруг на том же КПК обвинили, что он не может занимать должность, так как у него нет полноценного аттестата зрелости, что он, мол, Высшие литературные курсы незаконно закончил с аттестатом всего лишь ремесленного училища. И пришлось Сорокину, уже будучи широко известным поэтом и главным редактором, унизительно садиться на школьную скамью рядом с юношами и сдавать экзамены на аттестат зрелости. Сорокин сдал их на отлично и аттестат получил. Но почему никто не требовал аттестата зрелости от Горького — судьбы-то одинаковые?! И "университеты" те же. br В литературу Сорокин шагнул с завода — от мартена, в котором варил сталь. А к мартену пришел с хутора Ивашла (ива шла!). Отец его был лесник, знавший язык зверей и птиц, понимавший голоса природы, и очень музыкальный человек — гармонист, лучший в районе. Мать была крестьянка-сказительница, из тех, которые сохраняют в народе фольклор. Помнила еще былины про Жидовина Хазарина, про Ермака, про Пугачева и Чапаева. Пересыпала свою речь множеством пословиц и поговорок. В семье было десять ртов. Но жили небедно, как все уральские казаки. Вокруг были леса, озера и заводы. Однако война — отец ушел на фронт, был шесть раз ранен. Пришлось семнадцатилетнему парню кормить семью, подаваться в Челябинск в "ремеслуху", а затем в мартеновский цех № 1. У Горького были "мои университеты", Горький так и книгу свою назвал. Похожими стали сорокинские университеты, из которых он попадет с Урала в Москву на Высшие литературные курсы, чтобы — забегу вперед в своем рассказе — через много-много лет в зрелости, самому (вот теперь уже двадцать два года!) ими руководить. Но это, в общем-то, неудивительно. Просто хорошо знал Союз писателей СССР, кому свои Высшие литературные курсы, специально созданные для поддержки народных талантов, доверить. После издательства "Современник" Сорокин как взял на себя Высшие литературные курсы, так, несмотря на все смуты после падения советской власти, их и сохраняет, не дает им развалиться, погибнуть. Подобно Максиму Горькому, Валентин Сорокин помешан на поисках самородков из глубинки. Уж кто-кто, а Валентин Васильевич Сорокин ни одного приехавшего учиться "на писателя" парня из глубинки никогда не отпихнет, напротив, обласкает, будет беречь, как зеницу ока, и каждому опериться, войти в литературу всем, чем может, пособит. В советское время, бывало, приезжает из командировки в Сибирь радостный: "Какого парня отыскал, талантище! Надо его немедленно издать. По молнии." — "Валентин Васильевич, тематический план сверстан, ни одной свободной позиции." — "Ну, дай план. Ура, нашел парню место!" — и вычеркивает себя: "Сорокин подождет! Меня и так везде с объятьями принимают!" Вот такой уж по самой своей натуре опекун и пестователь молодой поросли Сорокин! br Самоотверженный радетель за других в общественной жизни. Он и в своем творчестве, в стихах и поэмах прежде всего, соборник — радетель за Россию. br Он, пожалуй, как Федор Тютчев, тут наиболее последователен и программен. Хотя поэтическая линия у него сугубо своя, неповторимо сорокинская. br Помню, мы, литературные критики, привыкшие всех расставлять по ранжиру, каждому непременно найти своего литературного предшественника, установить традицию, поэтическую линию, которую он развивает, были даже немного в растерянности, когда талант Сорокина вдруг победно объявился. За кем его в ряд ставить? Корни у него такие глубинные, былинный, почвенный сплав такой мощный, что, похоже, что надо ставить его прямо за великим безымянным автором "Слова о полку Игореве"! br Евгений Иванович Осетров, мой учитель, помню, уже после грандиозного успеха творческого вечера Сорокина в октябре 1967-го это нам всем и сказал. Осетров — автор уникальных книг-исследований о "Слове и полку Игореве", ему ли не чувствовать лучше других эту прямую преемственную линию от "Слова" к Сорокину через века?! Помню, и Дмитрий Сергеевич Лихачев, когда Осетров "Избранное" Сорокина со своим предисловием ему в 1978-м подарил и своими сокровенными соображениями с ним (в ту пору, еще "нашим", не перебежавшим на поклон к "дерьмократам") на будущее молодого автора поделился, подтвердил, что Осетров в своих предчувствиях, может быть, в чем-то прав. Да, мол, высокая эпичность, патриотическая обнаженность и особый язык, раскаленный, пышущий удивительным сплавом язычества и христианства, у Сорокина созвучны "Слову", на одной со "Словом" волне. Но, мол, надо все-таки еще не спешить бить в литавры и трубить в трубы о гении. Не сломать бы ранними захваливаниями парня. Мол, посмотрим, как развернется сорокинский талант. br Время показало, что Сорокин развернулся мощно и действительно по-богатырски, как истинный эпический поэт — сказитель нашего времени, наследник древнерусского пламенного "Слова". Сам его внутренний склад не мог не выплеснуться в пафосном эпосе, в великой русской соборности, в современном призыве русских к объединению для спасения Отечества. br Все его поэмы шли через цензуру чрезвычайно трудно. Книги стихов урезали наполовину. Почти за каждую строку шел бой. Критик В.Огрызко сейчас наивно удивляется: "Если поэта зажимали, то почему его так часто изд