Вначале герои умирают нравственно, не сумев найти правильный путь, чтобы быть вместе. Впоследствии они не могут оставаться в этой жизни физически и воскресают в мире ином, присоединяясь к свите Воланда. Примечательно, что во время последней беседы дьявол предложил мастеру: "… подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что …удастся вылепить нового гомункула". Выходит, новый удел мастера — создать искусственное существо, живущее только в реторте. И это в вечной жизни, предстоящей герою?!
В русской классической литературе абсолютным бессмертием обладали только ведьмы, черти, бес, сатана, всякая нечисть. Для простых людей бессмертие выступало в качестве наказания. В горьковской "Старухе Изергиль" Ларра бессмертен из-за тяжких грехов по отношению к людям. В романе "Мастер и Маргарита" Понтий Пилат не находит успокоения двенадцать тысяч лун за предание невинного человека казни. Может быть, еще через двенадцать тысяч лун и Маргарита, и мастер поймут, что воландовский "вечный покой" есть наказание за духовную слабость и греховность.
О.Басилашвили же убежден, что в киноромане "два идеальных образа: мастер и Маргарита, которые выделяются на сером фоне". По мнению актера, "…толпа уничтожала всё самое светлое". "На фоне рабской, трусливо молчащей толпы, появляются два великих человека…" Вот так да! Одна сплошная куча навоза и только две жемчужины в ней, и к тому же незапачканные! Известная самооплевательская позиция, данная в разных вариантах, но коротко сводимая к известным левым взглядам: "рабский народ", "племя трусов и лентяев", "русский мужик, тонущий в алкоголе", "великодержавный русский шовинизм" и т.п. Очевидно, к этой мысли подводят зрителя создатели фильма, показывая в финале выступление "человека в пенсне", которого, прильнув к репродукторам, слушает вся страна: дома и в поезде, гражданские и военные, на холодном севере и жарком юге. Думаю, что Басилашвили и компания всё же кое-что путают, делая столь глубокие обобщения. Они выражают типично западнические взгляды, которые митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн назвал "чужебесием".
Каким же тогда чудом больше тысячи лет стоит русская земля и существует народ наш? Кто, как не он сам, спасал себя, а нередко и остальной мир от полчищ монголо-татар, от нашествия Наполеона, Гитлера? Да не могло быть у народа-раба, у князя-труса традиции заранее оповещать противника: "Иду на Вы!" да ещё самому на поле брани биться впереди своей дружины. Описывая наших далёких языческих предков — славян, византийские писатели и историки (император Маврикий, Прокопий Кесарийский, Лев Диакон и др.) отмечали удивительное гостеприимство, доброжелательность к иноземцам, в том числе и к пленным, которые никогда не становились рабами. Скромность славянских женщин, по их мнению, "превышала всякую человеческую природу". Славянский князь Святослав, язычник, разгромил опаснейшего противника Руси — Хазарский каганат, что не удалось никому из предшественников. Но в 971 году православные воины Иоанна Цимисхия окружили войско Святослава, не знавшего до этого поражений. Мир был заключён в обмен на клятву не воевать против православных. У Святослава, отпущенного под честное слово с оружием и войском, не возникло мысли нарушить условия договора. А они в то время заключались клятвенно, через рукопожатие или (у православных) целованием креста. Нарушение клятвы было несмываемым позором. Таким образом, принятое позже православие и основные христианские заповеди легли на благодатную и подготовленную почву славянской души. Но вернёмся к предмету нашего разговора.
Совершенно справедливо охарактеризовал публику, собравшуюся на представление в Варьете, диакон Андрей Кураев (передача "Загадки "Мастера и Маргариты"", эфир от 29 декабря 2005 года, телеканал "Россия"). Он указал на то, что сеанс чёрной магии происходит в четверг, накануне Пасхи. В 30-е годы ещё достаточно сильна была православная традиция. И верующий никогда не пошел бы в этот день на любое увеселительное мероприятие. Действительно, стоит ли по этой публике оценивать всю Москву и, тем более, всю Россию?
Интересной в плане исторических обобщений и выводов могла бы стать линия Понтия Пилата. Но к моменту его появления на экране сценическое действие уже потеряло динамику. Безусловно, Булгаков проводил параллель со своим временем, затрагивая тему власти. Его герой стоит перед нравственной коллизией. Как прокуратор Иудеи он обязан исходить из интересов государства и вынести смертный приговор. Как человек он понимает — Иешуа невиновен. Пилат боится за свою судьбу и карьеру. Об этом герой открыто скажет подсудимому: "Ты думаешь, что я готов занять твое место?"