Здесь Александр Проханов говорил, как Союз писателей во главе с Юрием Васильевичем Бондаревым защищал писателей и Дом свой родной. И я вспомнил, как мы — Станислав Куняев и я — вошли в тот момент к Бондареву, когда пришли его арестовывать… Я был вместе с Прохановым и вместе с Бондаренко там, у Дома Советов… И когда стащили и стали избивать Алксниса, которого мы очень любим, то мы с Фомичёвым кинулись защищать его, так и нас избили. Это никогда не забудется… И уверен, что каждый русский человек имеет право никому не докладывать, когда и куда он едет на родину. Вот об этом и мои стихи:
За морозом ветер и метели
По селу и городу прошли.
Вот летели и не долетели
До России нашей журавли.
В тьму попали. В холода попали.
До сих пор я вижу, до сих пор,
Как с небес по одному упали
В синий леденеющий простор,
Чтобы вечно властвовать над нами,
Святости не зная кандалов.
Где упали, вспыхивает пламя
Золотых и новых куполов.
На колени встанем перед Богом
Ты и я — нам вместе веселей.
Господи, мы просим не о многом —
Пощади летящих журавлей:
Бедные не платят за богатых,
На врагов не плачутся враги,
Сбереги влюблённых и крылатых,
И не предающих сбереги.
Валерий ГАНИЧЕВ
Дорогой Володя! Да простит зал такое обращение. Но я помню, как Астафьев однажды мне сказал: "А знаешь, ведь в окопе мы друг к другу по имени-отчеству не обращались. Пётр, Иван, Федя — давай вперёд! — мы в окопе…" Дорогой Володя! Мы в этом окопе вместе с тобой уже много лет, и всегда чувствуем твой локоть. Я помню, как Виктор Чалмаев ещё в советское время размышлял: "Ну, знаете, проза кормит, поэзии поит. А критика даёт возможность поговорить". Хотя сейчас и проза не кормит, и поэзия не поит, но поговорить-то — эта возможность у нас осталась. Но быть критиком — очень нелегко. Поэт, в конце концов, может не пересекаться со своим оппонентом, с прототипом, с которого создавал свой образ. То же самое и прозаик. А как критик не назовёт зло злом, подлеца подлецом, явление ужасное явлением ужасным — распадом? И Володя это делает, это называет. А поэтому и враги-то, естественно, у него есть. Ну, в лучшем случае, оппоненты. Но с оппонентами он имеет возможность поговорить, иногда даже и привлечь их на свою сторону. И кто-то из врага-оппонента превращается, ну если не в со-трудника, со-товарища, то, по крайней мере, в нейтрального человека. Быть критиком в герольдии литературы — это право даётся немногим. А особенно сегодня. Бондаренко — признанный критик. Но критика — это и крест. И крест свой он несёт достойно, по-настоящему.
Ух, как часто мы с ним не соглашаемся. Нас семь тысяч — членов Союза писателей России. Это единственный творческий союз, который есть и действует. А Швыдкой тут недавно заявил, что "вообще-то творческие союзы опять чего-то копошатся — хотят, чувствуется, встать между государством и культурой". Это написано в "Российской газете". Так называемый бывший наш министр культуры мечтает, чтобы творческие союзы перестали "копошиться", жаждет не дать им возможности снова прийти к культуре. Пусть между культурой и властью будут только менеджеры. Он сам тот менеджер, который "Голубое сало" ставит, в Манеже выставки проводит псевдо-художественные и так далее. А Союз писателей при всей разнородности, при всей сложности и противоречивости тех людей, которые в нём находятся, — это союз профессионалов. Я имею в виду и наш Союз и Союз российских писателей, с которым ассоциацию мы заключили, — всё это профессионалы, которые стараются не допустить пошлость, грязь, распад в литературу.
Что же касается прессы, то мы, наверное, уже не представляем нашу литературную прессу без "Дня литературы". Эта газета — одна из самых интересных сейчас. Да, у неё есть два фланга, два крыла, но летит она очень уверенно, потому что Бондаренко старается сохранить чувство полёта — высоты этого полёта. Говорят часто: ну, Бондаренко опять за своё… Или кто-то говорит: всё-таки Бондаренко вот снова дал понять… Или без обиняков говорят: Володя, прекрасно и замечательно!..