Я пишу тех, кто заказывает мне портреты, и тех, кого я люблю, — это моя работа. Я ведь только несколько дней тому назад узнал, что, оказывается, уже и МХАТа нет. У Табакова остался МХТ, слово Академический — выброшено за ненадобностью. И осталась только одна Доронина, не поправшая линию Станиславского. Не скрою от вас, я приезжаю ночью в когда-то деревню, а ныне в содом— и гомористую Жуковку, где сияют огни почти американской рекламы, усталый включаю телевизор и всегда вижу американские фильмы. И мне нравится, например, Аль Пачино — бесподобный актёр, и ещё некоторые. Но вы знаете, я прочитал, что их, лучших американских актёров, спросили: кому вы обязаны таким проникновением в образ, как вы стали великими? И они хором ответили — 8 человек (прочтите это в журнале "ТВ" — как пропустили, не понимаю: сейчас цензура гораздо страшнее, чем в советские времена, ужасная цензура, тоталитарная. Да и более тоталитарной демократии, чем та, которую насаждает у нас и во всём мире Америка, нет и не было. Только на американском долларе написано — "Новый порядок — навеки", и пирамида с сатанинским глазом), так вот они хором ответили: мы — ученики Станиславского. Какая-то госпожа Адлер — ученица Станиславского, талантливая ученица, они ей обязаны этим — и работой актёра над собой, и вживанием в образ. И то, что есть лучшего в Голливуде, оказывается, оплодотворено великим духом русской цивилизации, дыханием нашей великой русской культуры. И когда у нас на сцене бывшего МХАТа ругаются матом, я бы карал, наказывал за это.
Ко мне на выставку ходит довольно много народу. И все говорят две вещи — первое: ввести премию за рождаемость, у тех народов, у которых рождаемость низкая — это чукчи и русские; и второе — смертная казнь, будем учиться у Америки и в этом. Есть свобода выбора: электрический стул, петля или газовый укол. У нас можно делать всё: открывать рабовладельческие рынки, продавать на запчасти маленьких деток, отдавать их в американские руки, якобы для усыновления. Нет только свободы наказания за это. Вот я и ратую за эту свободу, вплоть до применения смертной казни.
Дорогие друзья! От души поздравляю вас всех с общим праздником — юбилеем нашего друга!
Володенька, и тебя поздравляю тоже!
Если кого обидел, извините. Я вас очень люблю за то, что вы все объединены одним словом — русские. Мы не россияне — мы русские. А русский — это тот, кто любит Россию. Слава России!
Владимир ТОЛСТОЙ
Я действительно приехал в этот зал сегодня из Ясной Поляны — из родной усадьбы Льва Николаевича Толстого. Где вот уже многие годы каждый сентябрь мы встречаемся с Владимиром Бондаренко, с другими замечательными русскими писателями. Уже более 10 лет проводятся яснополянские писательские встречи, которые мы уже без Володи Бондаренко и не мыслим, и не видим. Я считаю его своим помощником там. Потому что это свободные дискуссии о сегодняшнем мире. О том, о чём думал и переживал Толстой, о том, о чём думаем и переживаем мы, сегодня живя на нашей любимой земле. И Володя — один из тех, кто обычно ведёт одно из заседаний, всегда ярко, остроумно, очень точно и очень мудро. Так, как он сам живёт и пишет. Таким мы его и знаем. Я очень ценю в Бондаренко его принципиальность и честность, его человеческую порядочность. И широту его взглядов, широту его души, которая стала ещё более чуткой после перелома, который с ним случился в результате его болезни. Рецидив которой, кстати говоря, происходил однажды на моих глазах. Мы очень испугались тогда за Володю, очень встревожились за него, хотя знаем, что рядом с ним всегда Лариса — его добрый ангел. Но нам очень важно знать, что люди, в которых мы верим, люди, на которых держится и русская идея, и русская словесность, должны быть здоровыми и бодрыми.
Володя, ты конечно, "живи опасно" — ты иначе и не умеешь, но всё же береги себя. Ты ещё нам нужен.
И ещё я хочу сказать — что Толстой, Достоевский, Чехов, Пушкин — это наша гордость навсегда. Но находиться сегодня в одном зале с Валентином Распутиным, с Леонидом Бородиным, с Владимиром Личутиным — поверьте, это не меньшая гордость наших потомков…